Современный самозванец [= Самозванец]

Для того, чтобы подготовить почву для избрания, граф по совету Стамбулова отправился в Константинополь, где представился французскому послу графу Монтебелло и сумел обворожить его настолько, что тот представил его великому визирю как будущего, пока негласного, кандидата на болгарский престол. Назначен был день аудиенции, выхлопотанной ему у султана.

Все шло, что называется, как по маслу.

Пустой случай уничтожил ловко задуманное дело.

В общем зале лучшей гостиницы Константинополя, где остановился будущий болгарский князь, его увидел служивший в гостинице куафер-француз, бывший подмастерье парикмахера Невилля в Москве.

– Bonjour, m-r Savin! (Здравствуйте, господин Савин!) – воскликнул он.

– Je ne vous connais pas! (Я вас не знаю!) – отвечал, смутившись, Николай Герасимович – это был он.

Куафер, удивленный, пристально посмотрел на него и прошел дальше. Но фамилия его была произнесена, да к его несчастию, еще в присутствии нескольких чиновников из русского посольства, которым известно было, что Савин разыскивается русскими властями и уже три раза бежал из-под ареста за границей.

В тот же день посольство и консульство были осведомлены о возникшем подозрении.

Приглашенный в консульство куафер клятвенно уверял, что граф де Тулуз Лотрек – не кто иной, как русский офицер Савин, которого он хорошо знает.

Вопрос об его аресте, в виду покровительства, оказываемого ему французским послом, был довольно щекотлив и оставался даже после показания куафера некоторое время открытым.

Сам Николай Герасимович своим неудержимым нравом дал повод к своему аресту.

II От великого к смешному

Через несколько дней после роковой для Николая Герасимовича встречи с французом-куафером в одной из константинопольских газет появилась статья, посвященная предполагаемому претенденту на болгарский престол графу де Тулуз Лотреку.

В статье этой между прочим указывалось, что граф происходит не от прямой линии Бурбонов, как стараются доказать он сам и болгарские регенты, а от побочной: а именно, от морганатического брака Людовика XV.

Взбешенный Савин отправился в редакцию газеты.

– Могу я видеть редактора?

– Господина Станлея?

– Если это господин Станлей, то господина Станлея.

Секретарь редакции, молодой человек, с лицом, указывавшим на его семитское происхождение, отправился доложить о посетителе, взяв от мнимого графа его визитную карточку.

– Пожалуйте в кабинет… – возвратился через несколько минут секретарь.

Николай Герасимович отправился в указанную дверь. За большим письменным столом восседал сухопарый англичанин.

– Чем могу служить? – холодно спросил он Савина, указав рукою на кресло, стоявшее у стола, и не поднимаясь сам с места.

Это уже одно взбесило еще более Николая Герасимовича.

– Я граф де Тулуз Лотрек… – не садясь, сказал он.

– Я это знаю из вашей визитной карточки.

– В вашей глупой газете напечатана глупая статья…

– Я просил бы вас быть приличнее…

– В этой глупой статье, напечатанной в вашей глупой газете, – продолжал Николай Герасимович, не обратив ни малейшего внимания на замечание редактора, – передаются различные инсинуации относительно моей родословной… Я требую опровержения и печатного извинения…

– Я сделал бы вам эту любезность, если бы вы своим поведением не доказали бы мне воочию отсутствия в вас не только королевской, но даже благородной крови… – хладнокровно заметил господин Станлей.

– Что-о… Что-о… Ты сказал?.. – крикнул Савин.

– Так не ведут себя графы! – невозмутимо продолжал редактор.

– Если так не ведут… то вот, как бьют… – уже положительно рявкнул Николай Герасимович и с этим словом влепил редактору полновесную пощечину…

Удар был так силен, что господин Станлей откинулся на спинку кресла и на минуту потерял сознание.

Этим временем воспользовался Савин и беспрепятственно вышел из кабинета и редакции.

Секретарь редакции, который, видимо, слышал весь разговор и звук пощечины, так как отскочил от двери кабинета при выходе Николая Герасимовича, не предпринял против него ничего, во даже как-то особенно почтительно ему поклонился.

Пришедший в себя оскорбленный редактор, конечно, бросился жаловаться, и в тот же день к вечеру в номер гостиницы, занимаемой графом де Тулуз Лотреком, явилась полиция с константинопольским полицимейстером во главе.

– По повелению его величества султана я вас арестую… – обратился последний к Савину.

– Пошел вот, турецкая собака! – крикнул Николай Герасимович.

– А, так вы так… – вышел из себя в свою очередь паша и, схватив за ворот Савина, крикнул полицейским: – Вяжите его!

Николай Герасимович, однако, изловчился ударить полициймейстера так сильно ногой в его солидное брюшко, что тот покатился на пол.

Савина все-таки связали.

– Я русский подданный… – крикнул он, зная, что газета, редактируемая Станлеем, не пользуется расположением русского посольства, как орган английских политических интриг.

– Это мы знаем, господин Савин… – заявил, вставая на ноги, полициймейстер, – и потому-то мы вас и арестовываем.

Николай Герасимович побледнел.

«Сорвалось!» – припомнилось ему классическое восклицание Кречинского.