Современный швейцарский детектив

Я открыл первую газету, ту самую, единственную в Базеле, где и работал Эйч–Ар. Выпуск у нее заканчивался рано, поэтому сообщение о несчастном случае могло быть напечатано в отделе местной хроники, лишь если он произошел до восьми вечера. Впрочем, в субботнем номере вообще не было ни слова об аварии в концерне «Вольф». Даже если Эйч–Ар всерьез занялся этим делом, он еще мало чего успел разведать. Среди новостей культуры, в разделе, выдержанном в несколько снобистском духе, до небес превозносили коллегу–фотографа, который вряд ли имел бы хоть какой–либо шанс даже на любительском конкурсе, зато он вечно терся среди городских знаменитостей, бывал на великосветских пьянках в ресторане выставочного павильона, где вечно сплетничали и перемывали друг другу кости, — и вот результат. В разделе местной хроники речь шла только о предстоящем карнавале.

Социал–демократическая вечерняя газета «Абендблатт» выходила уже рано утром, поэтому была не более оперативна своей буржуазной конкурентки, газету «Абендблатт» также перестали интересовать происшествия в концерне «Вольф» — впрочем, профсоюзам предстоял, вероятно, новый тур переговоров с предпринимателями о тарифах, поэтому следовало соблюдать осторожность по отношению к химическому гиганту.

Объявления о предлагаемых рабочих местах не привлекли моего внимания, хотя в ближайшее время мне, наверно, придется искать работу. Несмотря на гневные взгляды старика, кормившего голубей, я оставил обе газеты на скамейке. Я чувствовал себя подавленным и больным. Домой, в постель! Лечь под теплое одеяло и спокойно подумать, нет, не думать, а все забыть, стереть из памяти, только заснуть, спрятав, утопив эту горячую, гудящую голову в прохладных подушках.

Зайдя в булочную, я купил две свежие, еще теплые булочки и, расплачиваясь, почувствовал щемящий укол в сердце. Раньше я порою так и делал по субботам; рано утром срабатывал мой внутренний будильник и подымал с постели, словно в будний день. Я вылезал из–под одеяла, натягивал на себя что–нибудь и отправлялся в булочную, чтобы принести нам с Идой горячие булочки. Она очень любила хрустящую корочку. Когда–то нам очень нравилось доставлять друг другу такие маленькие радости…

Но сегодня я уже не смогу заснуть, нет смысла даже ложиться. Буду лишь ворочаться со спины на живот, сначала вспотею, сброшу ногой одеяло, потом замерзну, стану прислушиваться к уличному шуму, злиться на воркующих голубей, закрою голову подушкой и примусь то и дело поглядывать на будильник, стрелки которого словно замерли на одном месте, — нет, кровать плохое прибежище. Нужно действительно хорошенько обдумать создавшееся положение, разработать план боевых действий. Может, стоит позвонить Эйч–Ару, подключить Тео или связаться с адвокатом Габора.

Когда я вышел из булочной, то сразу продрог, несмотря на теплую куртку. Вероятно, я вспотел — пижама так и липла к телу. Холодный ветерок проникал сквозь одежду, поддувал снизу, ерошил волосы на затылке. Чертов климат! Ведь карнавал празднуют по случаю окончания зимы. Я чуть было не поскользнулся на обледеневшей мостовой.

Домой! Домой! В теплую квартиру! Налью себе кружку горячего крепкого чаю! И — побольше меду, чтобы утихла резкая боль в горле.

Глаза у меня слезились, из носа текло; одолев три ступеньки до входной двери, я чувствовал себя Амундсеном, возвращающимся в свою спасительную снежную хижину, иглу. Когда я доставал из кармана связку ключей, у меня выпал пакет с булочками. Быстро обернувшись, я нагнулся за ними, и только тогда до меня дошло, что именно я заметил при повороте. На другой стороне улицы, у небольшой авторемонтной мастерской, куда сутенеры пригоняли свои роскошные американские машины, стоял он! Его немного прикрывал красный автомобиль марки «файрберд–транс–ам». Я поднял голову, прищурил глаза, стараясь сморгнуть с них влагу. Но его уже не было.

Пустынной была площадка вокруг заправочной колонки и американского лимузина. Красно–белые гирлянды флажков покачивались на ветру. Нигде ни души. Но я мог бы поклясться, что секунду назад у шикарного лимузина стоял коренастый человек и пялился на меня — плотный мужчина с черными курчавыми волосами, Гуэр. Тот самый представитель прокуратуры, которому поручено расследование несчастного случая на объекте концерна «Вольф» и который с таким пристрастием допрашивал меня в кабинете Феша. Неприятный тип в макинтоше и с вульгарным цюрихским выговором.