Современный венгерский детектив

здесь, где-то поблизости.— Гудулич отпил глоток и продолжал: — Если писем из Америки нет, значит, моего отца надо искать здесь, в Венгрии,— именно к такому заключению я пришел. 13 то время я служил в милиции, и мне нетрудно было узнать, кто из Кёрберов или Кернеров изменял свои фамилии на венгерские в тот год, когда я родился. Я наткнулся на некоего Комлоши, техника по специальности,— что тоже более или менее соответствовало моей версии,— который с согласия министра внутренних дел принял эту фамилию вскоре после моего появления на свет. Я поехал по адресу. Он жил в собственном домике с женой и двумя детьми. Узнав час, когда он приходит с работы, я стал ждать его на улице. Мне не хотелось портить ему семейную жизнь. Я только хотел сказать ему, что, кроме признания отцовства, мне ничего от него не надо. Одним словом, в тот момент, когда я тронул его за

плечо и произнес: «Простите, я разыскиваю своего отца, и у меня есть относительно вас веские доказательства»,— я был взволнован гораздо больше, чем он. В ту пору я был

младшим лейтенантом милиции, знаки различия блестели на моем жителе. Комлоши смутился. «Вот что, дружище,— сказал он,— давайте зайдем в кафе и выпьем по чашечке кофе». Мы сели, и я кратко изложил следующее: в двадцать первом году на главном почтамте работала девушка по имени Ил она Гудулич, блондинка. Я показал ее фотографии, сделанные в двадцать первом году.

Женщины прислушивались уже с интересом и начали улыбаться. Особенно после того, как хозяйка потихоньку выпроводила во двор троих юных наследников Гудулича.

— Должен признаться, что господин Комлоши разглядывал эти фотографии весьма спокойно, хотя и с некоторым раздумьем. С меня же пот лил ручьями. Что, если это он, мой отец, сидит рядом со мной? «Если бы я увидел эту даму в натуре, может быть, и узнал бы ее. Но вот так, по фотографиям, ничего вспомнить не могу. Вы говорите, она работала на почтамте? Гм, гм». При прощании я стал рядом с ним. Он был намного выше меня. А поскольку мама тоже была выше, я распрощался с Комлоши. Хотя что-то меня к нему влекло, и даже очень. Он сказал, что очень сожалеет, если не оправдал моих надежд. С того дня я не продвинулся вперед ни на шаг. Моя мать по-прежнему не желает говорить о тех далеких временах. Ее муженька убедили, что я ее племянник, и он верит. Но девочкам, моим сестрам, когда каждой исполняется восемнадцать лет, я по очереди сообщаю эту семейную тайну: ТегаГудулич — твой родной брат, только вашему отцу об этом ни слова! Меня он недолюбливает, но ребятишек моих обожает и очень любит с ними играть. Женщины молчали, растроганные до слез.

— Постой, а где же твои мальчишки? — спросил Кёвеш.

— Играют во дворе, чтобы вам не мешать,— тихо произнесла жена Гудулича.

Настала очередь помолчать и Кёвешу. Он был доволен: супруги помирились, значит, не напрасно он провел тут столько времени.

— Ты давно не говорил так хорошо, Геза,— сказала тетушка Гоор.

23

Возложив Библию на кувшин, старый Гоор уже простер, было руки над столом, чтобы освятить вино, но вдруг о чем-то вспомнил.

—  Уважаемый господин майор/ Вы к нам по официальному делу или как частное лицо?

Оставив детей на ярмарке, Анна быстрым шагом направилась к дому Гооров. Увидеться с Гудуличем было крайне необходимо.

Бютёк, в шутовском ликовании потирая руки, следовал за ней на некотором расстоянии.

На террасе у Гооров майору Кёвешу, судя по всему, удалось осуществить свои мирные замыслы.

Юлишку, мятежную супругу Гезы Гудулича, он более или менее убедил в том, что Геза сейчас и во все времена любил и обожал только ее одну.

— Помню, когда мы служили вместе… Гезушка, в котором году это было?… Я столько выпил, что позабыл все годы и цифры…

— В сорок шестом, Руди… Гм, что это упало на крышу?

По густой кровле из дикого винограда действительно что-то стукнуло.

Руди вздохнул и продолжал:

— Нет, вы послушайте меня, милая Юлишка, как это было!

— Не верю я вам, мужчинам. Все вы хороши!

— Дорогая, у вас неправильные понятия! Ваш Геза всегда любил только вас одну. Больше того, обожал. Как сейчас помню, был у нас с ним один разговор. И вот этот парень, рыдая на моем плече, заявил, что самым большим ударом в его жизни был ответ одной девушки, когда он предложил ей стать его женой: «Моя матушка никогда не отдаст меня человеку, у которого нет своей земли».— «Ну а твой отец?» — спросил он. «Отец у меня

верующий, его земные дела не интересуют!»

Это воспоминание произвело на Юлишку неожиданно сильное впечатление. А тетушка Гоор, посмеиваясь, досказала конец этой истории, который, впрочем, был майору уже известен:

— А когда война кончилась, я сказала: хорошо, пусть Геза будет моим зятем. Но мой муж категорически заявил: «Безбожнику-коммунисту я свою дочь не отдам!»

Теперь смеялась уже и Юлишка. В дверях вновь появился старый Гоор. Он был в черном парадном костюме, в шляпе, с Библией в руках.