Вот передо мной лежит памятное заключение призывной комиссии костромского военкомата, куда меня вызвали на излёте советского времени, хотя срочную я к тому времени уже давно отслужил. Но тут дело особое! Я тогда опубликовал в «Северной правде» цикл откровенных материалов о незаконных деяниях руководителей облисполкома и глав областных управлений, и меня, как «заинтересованного организатора несвоевременной полемики, способствующей развитию нездоровых тенденций в советском обществе», решили призвать через райисполком по месту жительства на военные сборы, а там – в Карабах. Быстро смекнув что к чему, я сослался невропатологу (кстати, совершенно обоснованно) на недавнее сотрясение головного мозга и периодически возникающие в связи с этим приступы сильного удушья. Тот, озадаченно почесав за ухом, написал в карте обследования рекомендацию: «психо – неврологический диспансер, амбулаторно». Когда же я подошёл с этим резюме к председателю призывной комиссии, тот грубо перечеркнул его и размашисто вынес сверху свою резолюцию: «Психбольница. Стационар!» Я любезно поблагодарил и, аккуратно свернув документ, пошёл писать ещё одну скандальную статью, на сей раз об умышленной попытке советских чиновников отправить неугодного журналиста в «дурдом». Вспоминается и обочина шоссе из Костромы в Нерехту, на которую мы с нерехтским предпринимателем Андрющенко сливали из бака его иномарки подозрительный бензин, который, как мы поняли уже в дороге, залили туда ночью неизвестные «доброхоты». Я тогда вплотную подобрался к разгадке убийства его родственников и неприглядной роли в этом местной милиции, и мы просто испугались сгореть заживо на пустынной дороге. Кстати, примерно через полгода этого Андрющенко за что-то всё-таки упрятали в ИВС, и я долго добивался при помощи разных медсправок его перевода из холодной камеры изолятора в тёплую палату областной психбольницы, где потом я его не раз навещал. Случалось мне и расследовать историю вывоза льняных тканей по заниженным ценам в Данию, и «прокачивать» английские поставки ферросплавов под видом дисков к автомобилям, и заниматься необъяснимыми смертями в районной больнице, и писать, а затем и судиться по поводу незаконной охоты с БМП в таёжных районах области представителя первого президента России. Но самого Бориса Ельцина, тем не менее, мы встречали на площади в Костроме, как гостя, и моей жене-телеведущей легко удалось спросить его о перспективах вовлечения оппозиции в процесс управления страной. Вот в такой журналистике я работал и одно запомнил до конца своих дней: настоящий журналист никогда не должен обслуживать власть! Тем более, двуличную и недееспособную, удерживающую общество в состоянии необратимой стагнации.
…ни в какую провинцию после той пресс-конференции Путин, конечно, не поехал, и никакие местечковые страсти – мордасти его особо не взволновали, ибо наши люди, как подданные, согласно исследованиям ведущих психологов и специалистов по коммуникациям, реально интересуют руководителя уровня президента или премьера максимум десять лет! Именно поэтому – и всякий, кто хотел, тот это явственно видел – Путин, утомлённый двадцатью годами власти, гораздо больше, чем людьми, интересуется гиперзвуковыми носителями с ядерными боеголовками! Некоторые из «внутренней идейной фронды» так и написали в своих отчётах о мероприятии: «говоря о наших смертоносных изобретениях, он просто начинает весь светиться». Но, может, Мединский заговорил о фронде просто из боязни? Выложил же Песков в Интернете откровение от 17 января, что де от некоторых слов Путина всё внутри тебя начинает стынуть! Испуг в России всегда буквально инкубирует патриотов! Поэтому не лишне будет предположить, что всё усиливающаяся пропаганда патриотизма (войны – по Толстому) вполне может стать причиной возникновения в одной из «горячих» точек Мира предвоенной ситуации. Этот механизм так же прост, как ребячья свара на школьном дворе. Вот как описывает его Лев Толстой: