Совсем как ты

– Как тут найдешь работу, когда вокруг такое творится?

– Что-то я не пойму, – продолжал Джозеф. – Ты голосовал за Брекзит, потому что эти поляки и все прочие соглашались работать за меньшие деньги, чем ты. Но сейчас этого нет. Почему же ты не пользуешься такими возможностями?

– Но Брекзит еще не состоялся, правда?

– Какая разница? За что ты ратовал, то уже произошло.

– Это имеет большое значение, потому как выход есть…

– Вот только не говори «Выход есть выход». Или «Брекзит есть Брекзит». Пожалуйста. Я хочу прожить хоть один день, не слыша, что нечто есть нечто и выражается тем же словом. Это само собой разумеется, черт побери. Как может быть иначе? Сыр есть сыр. Рождество есть Рождество. Но что это тебе дает?

Джозеф по-прежнему не разбирался досконально ни в одном вопросе. Его не интересовали ни таможенные союзы, ни соглашения о границах, притом что эти слова он, казалось бы, слышал ежедневно. Но Брекзит, похоже, как-то проплыл мимо и не оброс деталями. Он уподобился религии. Одни в него верили, другие нет, с обеих сторон появлялись фанатики, которые маршировали и горланили, и никто не мог доказать, что он прав, а остальные заблуждаются, так как подвижек не было ни в одном ни в другом направлении. Он даже начал подумывать, не спровоцировал ли Брекзит всеобщее помешательство и не заходят ли у страны общественные шарики за общественные ролики.

– Нас предали. Тебя, меня.

– Меня – нет.

– Ты живешь в Британии? Ты был в числе семнадцати и четырех десятых миллиона?

– Да, но…

Джозеф до сих пор не признался отцу, что сам был как в числе семнадцати и четырех десятых миллиона, так и в числе шестнадцати и одной десятой миллиона. Ведь по этой причине – как и по любой другой – Крис бы решил, что его предали.

– Итак, тебя кинули.

– Но ведь это у тебя нет восьмидесяти фунтов, чтобы заплатить за костюм.

– Есть вещи поважнее денег.

– Ты прав, Крис. Пожалуй, я брошу работу и включусь в твою борьбу.

Отец насторожился.

– Вот только обновки тебе покупать больше не смогу. Буду делать необходимые сбережения.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – выговорил Крис.

По опыту Джозеф знал: за выражением «Я понимаю, что ты хочешь сказать» всегда следует контраргумент, но сейчас Крис на этом умолк. Джозеф достал свою банковскую карту. Отец ничуть не смутился.

Поводом для приобретения костюма стала предстоящая свадьба Грейс, и венчание планировалось в маминой церкви. Джозеф давно не считал эту церковь своей. Не появлялся там уже долгие месяцы, если не годы. Воскресное утро предпочитал проводить дома, и в посещении церковных служб ему виделось что-то откровенно странное. Когда он объявил матери, что найдет чем заняться и вообще не верит в Бога, та повела себя на удивление разумно.

– Честно говоря, я не любила с тобой ходить. Ты всем своим видом показывал, что церковь тебе в тягость.

– Ну, в тягость.

– Он знал.

– Кто?

– А сам-то как думаешь?

– Неужели Господь?

– Да, Господь.

– Господь знал, что я всем своим видом показываю, будто церковь мне в тягость?

– Нет. Поведение твое Его не трогало, – с презрением сказала мать. – Он знал, что ты хочешь поскорее унести ноги. Ведь Он смотрит вглубь твоего сердца.

При этом Джозеф был не прочь прийти на венчание. Там ожидалась не только обычная толпа ходячих мертвецов, которые угнетали его до чертиков. Ожидались некоторые его приятели из тех времен, когда он еще бывал на службах, сыновья и дочери прихожанок – подруг его матери, друзья детства его и Грейс. А кроме того, Джозеф хорошо относился к Скотту, его родным и друзьям. Он летал к Скотту в Братиславу на холостяцкую гулянку, где надрался с его братьями и приятелями, а потом они от нечего делать постреляли в тире из «калашей».

И теперь он слегка волновался от предстоящего похода в церковь вместе с Люси и мальчишками – вероятно, потому, что Люси волновало все подряд: конечно, само событие (она обожала Грейс и Скотта), но и церковь тоже. Ей и раньше хотелось туда сходить, но Джозефу виделось в этом нечто подозрительное, нечто идеалистическое и, возможно, даже покровительственное.

– Пойми, это обычный храм, – объяснил он, когда она обратилась к нему за советом, что надеть. – Там никто не впадает в экстаз, не говорит язы́ками, не катается по полу.

– Пожалуйста, – взмолилась она. – Признай за мной хоть самую малость здравого смысла.

– Там не танцуют. Даже поют в основном кто в лес, кто по дрова. Одно старичье. Кто щебечет, кто каркает. Если тебе повезет, некоторые начнут малость раскачиваться. Обычно церковь полупуста. Ну, в этот раз сестра Скотта вызвалась исполнить «Совершенство» Эда Ширана, а ее мама – подыграть ей на фоно.

– Великолепно, – сказала Люси, но Джозеф понял, что она слегка разочарована.