Совсем того!

Она подняла одну из крышек, чтобы положить приправу. Новый запах распространился по кухне. Эндрю подумал, что, будь он более благоразумным, ему, быть может, готовили бы по тому же рецепту, что и коту…

— Садитесь, — приказала Одиль.

Оба не осмеливались открыто смотреть друг на друга. Одиль поставила перед Эндрю наполненную тарелку и объявила:

— Говяжья вырезка под ягодным соусом, с картофельным пюре.

Мефистофель облизывался. Блейк как в рот воды набрал. Прежде чем притронуться к блюду, он подождал, когда Одиль сядет за стол. Его вкусовые рецепторы отреагировали мгновенно.

— Превосходно. Как это вам удается? Мясо внутри мягкое, но с восхитительной хрустящей корочкой?

— Дайте поесть спокойно.

— А я и не собираюсь вам докучать. Просто скажите, где вы научились так хорошо готовить.

— Я перепробовала немало занятий, прежде чем осела здесь. Одно время работала на кухне довольно известного в округе ресторана «Реле де Дормёй». Мне нравилась моя работа. Пять лет я была членом бригады.

— Бригады?

— Да, так называют команду поваров.

Эндрю смаковал каждый кусочек. Он уже давно не получал такого наслаждения от еды. Даже кухня его любимого «Браунинга» по сравнению с этим блюдом показалась бы безвкусной.

— И много вы знаете таких рецептов?

— Кое-что знаю.

Он положил в рот новую порцию и заработал челюстями.

— Одиль, это не еда, а произведение искусства!

— Может, это избавит вас от желания воровать еду у кота…

— Вы уже подали это блюдо Мадам?

— Она не хочет. Для нее ничего не должно меняться. С ней я топчусь на том, что ей привычно. Раз в неделю ромштекс, семьдесят граммов, которые она всегда делит на девять кусочков, эта чертова брокколи и салат из риса с кукурузой… Поначалу я пыталась приготовить ей что-нибудь другое, но она и пробовать не стала.

— Могу я высказать кое-какое соображение?

— Если по поводу того, как расставлены кастрюли, я бы предпочла, чтобы вы делали вид, будто ничего не заметили…

— А я ничего и не заметил.

— Если по поводу того, сколько весит Мефистофель, — тоже.

— Ваш кот — форменный атлет.

— Не перегибайте палку. По поводу рецепта?

— Вовсе нет. Просто я подумал, почему бы Мадам, вам, Филиппу и Манон не собраться как-нибудь за одним столом.

— Мадам не любит вмешиваться в нашу жизнь, что касается Филиппа…

— Он, конечно, не такой утонченный человек, как вы, но мне кажется, что он, как говорят у вас, «славный малый».

— Я сомневаюсь. Поначалу он постыдным образом меня клеил…

— Поначалу все бывают неловки.

— В молодости у меня была подруга, она говорила: «Неважно, как разжечь огонь. Важно, сколько он будет гореть…» Тонко подмечено, да? Ну, в общем, она уже в третьем разводе. А я люблю, чтобы за мной красиво ухаживали. Один раз я попалась на этот крючок: он умел красиво ухаживать, и это было прекрасно…

Эндрю, заинтригованный, смотрел на Одиль, пока та ела. Внезапно она перехватила его взгляд:

— Вы думаете, почему я здесь, не замужем в моем-то возрасте, притом что я любила?

— Я не осмеливаюсь…

— А я не прочь рассказать об этом. Я еще никому здесь не рассказывала. История проста, месье Блейк: он уехал. Он был заместителем директора в «Реле де Дормёй». Ради него я научилась готовить. Я думаю, мы любили друг друга. Я была счастлива с ним. Спустя несколько лет ему предложили место шеф-повара в вашей стране. Он предложил мне поехать с ним, но я отказалась.

Одиль перестала есть. Она уставилась в тарелку, рисуя вилкой узоры на пюре.

— Он пытался меня уговорить, — подняв глаза, продолжала она, — но я ни в какую. Я боялась. Мне так странно об этом говорить, я так долго не могла признаться себе в этом… Я боялась перемен, боялась все бросить и уехать. Какая дура… Еще я боялась, что, став шефом, он решит, что я не так уж и хороша для него. Мы расстались. Через полгода я уволилась из «Реле» и сделала все возможное, чтобы работать на кухне и при этом избегать всего, что напоминало бы мне большой ресторан. Я пробовала работать в школьных столовых — кормила детей полуфабрикатами, а им хотелось рубленого бифштекса с жареной картошкой. Работала в двух домах престарелых, а потом увидела объявление и приехала похоронить себя здесь. Вы, наверное, считаете меня слишком пафосной…

— Потому что вы жалеете о прошлом? Ну, конечно, нет.

— А вы жалеете о прошлом?

— Еще как жалею. Но в моем возрасте жалеют не столько об ошибках, сколько о людях. Мне их так не хватает…

— Вы тоже любили. Это чувствуется — по манере держать себя, отношению к жизни. От вас что-то такое исходит… Несмотря на свои недостатки, Мадам тоже относится к этой категории.

— К категории тех, кто познал любовь, а потом ее потерял?

— Можно сказать и так.

— В отличие от нас, Одиль, вы не вдова. Вы никогда не пытались навести справки о вашем шефе?

— Он наверняка устроил свою жизнь, преуспел… забыл уж обо мне.

— Ни разу не пытались?

— Ни разу. Мне так стыдно.

— И готовите только для кота…

— Он меня не судит.

— А если я вам скажу, что я об этом думаю, вы станете, несмотря ни на что, готовить мне ваши чудесные блюда?

Одиль улыбнулась, но ничего не сказала.

25