Совы охотятся ночью

И что же я почувствовала, когда старший инспектор Крол проводил сыщика обратно в Лондон, а я перевернула последнюю страницу? Пожалуй, разочарование. Я внимательно читала книгу до самого вечера, но, похоже, лишь напрасно потратила время.

На первый взгляд роман «Аттикус Пюнд берется за дело» не имел никакой связи с тем, что случилось в «Бранлоу-Холле» в июне две тысячи восьмого года. В нем не было ни свадьбы, ни остановившегося в отеле владельца рекламного агентства, ни подсобного рабочего румына, ни секса в лесу. Действие происходит в Девоне, а не в Суффолке. Никого не забивают до смерти молотком. По сути говоря, большая часть событий в книге выглядит весьма фантастично: знаменитую актрису душат (дважды!), ключом к разгадке становится «Отелло», чокнутая поклонница шлет письма на сиреневой бумаге, а тетушка умирает, оставив наследство в семьсот тысяч фунтов. Алан явно все это выдумал и не имел нужды ехать в «Бранлоу-Холл» в поисках вдохновения.

И тем не менее, если только я не заблуждалась коренным образом с самого начала, Сесили Трехерн прочла роман и каким-то образом убедилась в невиновности Штефана Кодреску. Она позвонила родителям на юг Франции и сказала: «Разгадка была там, прямо у меня перед глазами». Вот ее слова, если верить отцу. Я только что снова прочитала книгу от корки до корки. Я полагала, что тщательно изучила все факты, связанные с убийством, которое произошло в реальности. Однако, увы, понятия не имела, что именно заметила Сесили.

Как ни странно, я получила удовольствие от книги, хотя с самого начала знала развязку. Несмотря на то, что Алан Конвей питал отвращение к детективам, включая и собственные произведения, он определенно был мастером своего дела. Алан никогда не обманывал ожидания читателей, желающих получить занимательную историю про убийство и достойную разгадку. Думаю, это было одной из составляющих его успеха.

А вот общаться с самим автором было, прямо скажем, делом малоприятным. Мне пришлось потратить много часов, работая над деталями, например обсасывая те самые десять моментов времени, с целью убедиться, что они действительно стыкуются друг с другом и вся картина имеет смысл. Большая часть моей редакторской работы велась через Интернет, потому как мы с Аланом находились не в лучших отношениях, но однажды нам довелось посидеть в моем лондонском кабинете. И сейчас, перечитывая книгу в саду отеля «Бранлоу-Холл», я вспоминала о спорах, которые мы вели тем долгим осенним днем. Ну почему Конвей держался так неприязненно? Одно дело, когда писатель защищает свой труд. Но он переходил на крик и тыкал пальцем, заставляя меня почувствовать, что я нагло вторгаюсь на запретную территорию его воображения, а вовсе не пытаюсь помочь продать его проклятый детектив.

К примеру, я бы предпочла открыть роман появлением Аттикуса Пюнда. В конце концов, это его история, и я задавалась вопросом, станут ли читатели добрых четыре главы дожидаться встречи с главным героем. Не вдохновляла меня и глава под названием «Бриллиант „Людендорф“»: по сути, она представляла собой отдельную историю внутри главного расследования и никак не соотносилась с событиями в Тоули-на-Уотере. Я предлагала опустить ее, но Алан и слушать не желал. Возможно, я просто трепала ему нервы, так как мы оба знали, что при объеме в семьдесят две тысячи слов книга получается слишком короткой. Это не такой уж страшный грех: у Агаты Кристи были романы и покороче. «Щелкни пальцем только раз» и «Смерть на Ниле» (общепризнанный шедевр) тянули всего на шестьдесят с лишним тысяч слов каждый. Да, с изъятием истории про похищение бриллианта роман съеживался почти до размеров повести, что могло повредить его продажам. Но главная причина заключалась в том, что Алан не был готов проделать необходимую работу по увеличению объема других глав, вот мне и пришлось смириться с тем, что есть. Сама глава, кстати, была довольно интересной. Идея разодрать обои в спальне Мелиссы Джеймс принадлежала мне: так можно было хоть как-то оправдать присутствие в романе истории о похищенном бриллианте.

Самый серьезный наш спор разгорелся вокруг фигуры Эрика Чандлера. Эрика я восприняла как типа крайне несимпатичного, а дело происходило за несколько лет до наступления поры, когда автору нужно крепко подумать, прежде чем ввести в книгу персонаж с ограниченными возможностями. Наделить человека колченогостью — это еще куда ни шло. Однако сделать из него великовозрастного ребенка с сексуальным извращением выглядит почти намеренным оскорблением, так как в некотором смысле уравнивает физический изъян с моральным уродством. В то время, разумеется, я и не подозревала, что прототипом Чандлера был Дерек Эндикот, ночной администратор из отеля «Бранлоу-Холл». В результате получилась, как выразился Лоуренс Трехерн, донельзя злая карикатура, и, знай я в то время истинную подоплеку, тверже стояла бы на своем.