“Хорошо”. Буланакс выполнил. На этот раз Соклей выполнил бросок на половинной скорости. “Понятно”. Буланакс опустил голову и улыбнулся. Его тело могло бы послужить моделью для молодого Зевса. И он тоже был красив, достаточно красив, чтобы быть почти таким же популярным, как Менедем, когда они были юношами. Но он, казалось, не обиделся из-за проигрыша, как некоторые мужчины, когда Соклей бросал их. Вместо этого он сказал: “Что ж, я удивлю следующего парня, с которым сразлюсь, клянусь собакой. Ты сам это придумал? “
“На самом деле, я так и сделал”. По эллинским стандартам Соклей был скромен, но не настолько, чтобы не приписать себе то, что действительно принадлежало ему.
“Тогда молодец”. Буланакс одобрительно хлопнул в ладоши. “Почему ты не бываешь в гимнастическом зале чаще?”
“Я провел большую часть весны и лета в Афинах”, - ответил Соклей.
“Этого хватит”, - согласился другой родосец. Как Соклей и надеялся, он воспринял это как означающее, что Соклей учился там, а не занимался коммерцией. Сам Буланакс получал со своих земель доход, о котором Дамонакс мечтал. Он сказал: “Значит, ты был там, когда сын Антигона изгнал Деметрия Фалеронского?”
“Да, я был там”, - сказал Соклей.
“Что ты о нем думаешь?”
“Он грозен, в этом нет сомнений”, - ответил Соклей. “К тому же обаятелен - я встречался с ним”.
“Это ты?” Глаза другого мужчины расширились, затем сузились. “Подожди. Разве ты не сын торговца Филодемоса?”
Ну что ж, подумал Соклей. Теперь он не поверит, что я учился в Афинах. Но он ответил правду: “Филодем - мой дядя. Я сын Лисистрата, его младшего брата”.
“Это верно. Это Менедем’ сын Филодема”. В голосе Буланакса слышалась определенная резкость. Думал ли он все еще о Менедеме как о сопернике, потому что они оба были популярны в юности? Возможно, так и было, потому что эта нотка осталась, когда он спросил: “А как поживает твой кузен в эти дни?”
“Очень хорошо, спасибо”, - сказал Соклей, делая вид, что не слышит этого. “Он только что вернулся со шкиперства на "Дикаиозине " в патруле против пиратов. Они сожгли два пиратских корабля, когда были там. Адмирал Эвдемос пригласил его выпить после того, как он вернул "трихемиолию” на Родос." Они с Менедемом часто раздражали друг друга, когда были вместе, но они представляли единый фронт против всего мира.
“Два пиратских корабля?” Глаза Буланакса снова расширились. “Euge! Отличная работа. Много прощаний с ними. ” Ни один родосец не сказал бы ни слова против того, кто причинил вред пиратам, даже если бы он не заботился об этом человеке.
“Менедем был тем, кто в первую очередь предложил построить трихемиолиай”, - добавил Соклей, слегка крутя нож. “Они такие быстрые, что доставляют пиратам немало хлопот в этих водах”.
“Хорошо”. Буланакс поколебался, затем продолжил: “Надеюсь, ты извинишь меня, о лучший, но я ... только что вспомнил, что опаздываю на встречу. Добрый день. Прощай”. Он поспешил прочь.
Соклей подозревал, что назначение было мифическим, что Буланакс слышал столько хороших новостей о Менедеме, сколько мог вынести. Продажа трюфелей, вина или малиновой краски в Афинах не произвела бы на него впечатления; это была коммерция, и коммерция была вульгарной. Но думать о новом типе боевых галер и сжигать пиратские корабли - это совсем другая история. Они помогли полису, к чему стремился каждый гражданин Родоса. Буланакс не мог из-за них смотреть на Менедема свысока, как бы ему этого ни хотелось.
Напрасно оглядевшись в поисках другого партнера по борьбе - мужчины, которых он видел, были слишком малы, чтобы составить честный поединок, - Соклей вернулся к тиру для метания копья и провел еще несколько бросков. Затем он натерся свежим оливковым маслом и соскреб его со своей песочного цвета потной кожи изогнутой бронзовой щетинкой. Он надел хитон и покинул гимнасий.
Агора находилась неподалеку. Она была меньше и менее легендарна, чем Афины, но для Соклея это был дом. Он приезжал сюда со своим отцом или с педагогом с тех пор, как был маленьким мальчиком. Здесь собирались родосцы, чтобы поделиться новостями дня. И здесь собрались родосцы и всевозможные иностранцы, чтобы покупать, продавать и торговать.
Даже так поздно в сезон парусного спорта Соклей слышал, как эллины говорили на нескольких разных диалектах: дорийцы с Родоса; ионийцы с их прерывистым дыханием; афиняне, которые называли язык глотта вместо глосса и море талатта вместо талассы; старомодные киприоты; жужжащие, шепелявящие звуки тех, кто использовал айольский; и македонцы, чей родной язык совсем не был греческим.