Разногласия случаются в большинстве успешных пар. В большинстве случаев люди учатся преодолевать эти трудности и приходят к согласованным решениям. Они могут работать над проблемами, потому что их синергетическая рана более функциональна и хорошо координируется с травмой другого. Однако шанс решить свои проблемы имеется и у пар с серьезными травмами. Просто для этого нужно больше усилий, требуются особые инструменты, которыми естественным образом обладают немногие.
Иногда эмоциональные раны настолько токсичны, что каждому из партнеров может потребоваться интенсивная терапия, прежде чем они смогут начать работать над своими проблемами совместно, как пара. Один из них может быть настолько непредсказуемым и нерегулируемым, что не способен даже спокойно сидеть в кабинете психолога, не то что разговаривать с партнером дома.
Скрытая реальность во время сильных конфликтов заключается в том, что в ответ на триггер просыпается раненный внутренний ребенок. Он идет впереди ответственного взрослого «я», принимая решения, которые функциональной части приходится потом разгребать. Люди бывают настолько потеряны в своей собственной травме, что не видят этого взволнованного внутреннего ребенка. Они просто говорят, что таков обычный порядок вещей. Их глаза закрыты эмоциональными шорами.
Потерявшись в собственной драме, мы не видим разницы между своим исцеленным «я» и болью. Функциональные и раненые части смешиваются, и мы чувствуем себя самими собой, но теряемся в тумане. Мы не знаем никаких других моделей поведения и не можем взглянуть на себя шире, поэтому обходимся тем эмоциональным интеллектом, который у нас есть. Без вмешательства психотерапевта и попыток самостоятельно помочь себе мало кто может выявить свою детскую травму, а тем более понять, откуда она взялась. Все, что мы знаем, так это то, что мы испытываем от своей связи боль, грусть и недоумение. И мы хотим, чтобы это прекратилось.
Только пережив какой-то кризис в отношениях, мы обычно обращаемся за советом и начинаем смотреть на жизнь по-другому. Когда мы сами меняем точку зрения или нам на что-то указывают, мы начинаем видеть работу, которую еще предстоит проделать с ранеными частями.
Только небольшой процент пар имеет осознанное представление о боли своего внутреннего ребенка. Они также понимают, что происходит за кулисами в начале их отношений. Все остальные полагают, что выбрали своего партнера, основываясь на всех его замечательных качествах. Возможно, так и есть, только помимо этих аспектов имеются и другие, синергетически притягивающие их, но остающиеся незамеченными.
Вот некоторые из незаживших внутренних детских ран, которые на подсознательном уровне влияют на выбор партнера.
• Мой партнер кричит на меня, как и моя мама. Я выбрал его, чтобы попытаться найти свой аутентичный голос, потому что в детстве я не ощущал своего голоса.
• Мой партнер эмоционально закрыт, как мой отец. Я могу воспользоваться своими навыками «чтения мыслей», чтобы попытаться привлечь внимание своего «папы».
• Мой партнер оскорбляет меня и внушает, что я плохой человек – точно так же, как в детстве мне это внушала моя сестра. Я принижаю себя, чувствую отвергнутой и веду себя как жертва, чтобы не смотреть правде в глаза и не ощущать свою силу.
• Мой партнер всегда чем-то расстроен. Я снова и снова спасаю его, пытаясь сделать жизнь лучше для него и жертвуя при этом собой.
• Мой партнер вырос в семье алкоголиков, как и я. Мы оба довольно плохо себя чувствуем, умеем избегать сложных ситуаций и молчим, когда кто-то из нас злится. Нам кажется естественным не обращать внимания на свои настоящие потребности.
• Мой партнер слишком хорош для меня, и еще в детстве я считала, что все вокруг лучше меня. Я чувствую себя самозванкой и фальшивкой, хотя мой партнер меня любит. Я постоянно проверяю его и заставляю доказывать, что он меня любит, хотя никогда не ощущаю его любовь в своем сердце.
Это примеры того, как раненые и обиженные люди подсознательно находят других раненых и обиженных людей, чтобы отыграть и, предположительно, исцелить свою внутреннюю детскую травму. Так проявляется