Создание дыр в людях и стенах

Вещи? Я действительно хотела что-то взять, вот только не вспомнить что… Может, спортивные брюки? Я купила их, когда отец уже был в больнице. Брюки отцу понравились, он долго мял их в руках, после чего похвалил ткань. Но носить не стал. Это было вполне в его духе: к новой одежде отец привыкал долго, но, однажды надев, занашивал до дыр. Ах да, я же хотела забрать тапки! От облегчения я так лучезарно улыбнулась, что врач опешил. Да нет, он просто не понимает, сейчас объясню.

– Дело в том, что у моего папы сорок шестой размер ноги, то есть, полноценный сорок шестой, не по китайским меркам…

Я говорила и словно оправдывалась перед этим незнакомым мужчиной. А ведь это действительно была проблема. Мама рассказывала, что в советское время купить отцу туфли было ой как непросто. Потом тоже, но маму это уже не интересовало, после пятнадцати лет брака они разошлись. Не из-за размера ног, конечно, просто отец для семейной жизни оказался абсолютно непригоден. С появлением на свет вначале брата, а через четыре года меня это стало ещё очевиднее. Ссор родителей я не помню, видимо, не обращала на это своё детское внимание. За одним исключением. Однажды ночью я проснулась с ощущением того, что куда-то лечу. Вот только эта странная боль в левой ноге… Словно кто-то, не давая окончательно воспарить, тянул меня вниз, к земле.

Всё оказалось намного проще – родители ссорились. Обычно я спала между ними. Уж не знаю, что они друг с другом выясняли, только мама схватила меня, спящую, на руки, тогда как отец, видимо, желая показать, что у него тоже есть на ребёнка права, вцепился мне в ногу и потянул на себя. Сколько мне тогда было, четыре, пять?.. Я не помню. Только эта фантомная боль в ноге, как и чувство недополёта преследуют меня всю жизнь.

Ничего этого я, конечно, не сказала. Просто добавила, что ноги отца, и так немаленькие, от болезни распухли, и никакая обувь не налезает. Галоши-тапки, ещё и зелёного цвета, конечно, не самый подходящий вариант для последнего пути, но если ничего другого не найдётся…

На мою речь мужчина понимающе покивал головой. Так, как умеют только врачи, слушая бредни очередного пациента. Хотя для них все пациенты, это лишь вопрос времени. Врач протянул мне медицинское свидетельство, на этом мы и расстались. Я шла по коридору и скорее ощущала, чем видела, что он смотрит мне вслед.

Из больничного корпуса я выходила уже с тапками. Я несла их в кульке. Кулёк появился в результате сделки с санитаркой: ей достались новые брюки и остальные вещи отца. К слову сказать, санитарка оказалась именно такой, как я себе представляла. Нет-нет, она ни о чём не просила, но взгляд её сказал всё. Не отдать вещи – значило нарушить негласный больничный закон, в котором у каждой маломальской услуги есть своя цена. Так что торг был неуместен. Да и кулёк был мне необходим, не нести же тапки в руках.

Дорога, по которой я шла, изгибалась между больничными корпусами мягкими полукружьями. Казалось, в больнице я пробыла целую вечность, но, глянув на часы, я с удивлением обнаружила, что прошло всего двадцать минут. Туман, напавший на город ранним утром и без объявления войны, по-прежнему был густ и мучнист. С постройками туман обошёлся безжалостно – так размыл очертания, что даже крепенькие двухэтажные особнячки выглядели древними развалинами. О других зданиях, давно нуждавшихся в ремонте, и говорить не приходится. Зато можно было пофантазировать, что я нахожусь не в Кишинёве, а, скажем, в Риме, брожу там среди античных портиков и анфилад.

Хотя какой Рим, о чём это я! За собственными переживаниями я забыла обо всём на свете, даже про вирус. Меж тем этот последний, о чём тревожно трубили по всем новостям, уверенно набирал обороты: позади был поверженный город Ухань, да и весь Китай. Вирус с царственным названием (он вот-вот его получит) уже подобрался к Европе. Готовился заглотнуть её, как какой-нибудь Гитлер или Наполеон. Да что Европа – весь мир будет поставлен на колени. Каждая квартира превратится в убежище от смерти, эдакий индивидуальный окоп. А в ежедневных битвах врачей будет не хватать лекарств, оборудования, даже элементарных средств защиты. Всё это будет совсем скоро. Но я не умею видеть будущее и просто иду по территории больницы.

По центру больничного комплекса стоял полуразрушенный фонтан. Фонтан был в форме чаши. Когда-то он изображал традиционную медицинскую эмблему. Но каменная змея исчезла – уползла? – лишив человечество как мудрости, так и бессмертия.

О судьбе змеи я гадала и три недели назад, в день, когда нас с отцом привезли на «скорой». Принимать отца не хотели. В таком возрасте неохотно кладут в больницу. Но для отказа формально повода не было, и нас мягко «футболили» из одного отделения в другое. Отец и сам не хотел в больницу. Официальной медицине он не доверял. То ли дело йога, лечебное голодание, уринотерапия, солнечная энергия. Обладая от природы крепким здоровьем, отец экспериментировал над собой всю жизнь. «Вылечусь сам», – говорил при любом недомогании. От улыбки просветлённого на его лице меня бросало в дрожь.