Но они спокойно относились к подобным вещам, если из-за них я чувствовал себя лучше. Врач спросил меня: «Как ты сделал это? Потому что я никогда не видел, чтобы кто-то занимался какой-либо интеллектуальной деятельностью во время этого ужасного процесса». И я ответил, что не знаю. «Мы были поражены тем, как ты сделал это, потому что лично я, – а он был ведущим специалистом в исследовании лейкемии, – однажды провалялся с болезнью два дня, и я был не в себе. Я не мог даже читать желтую газетенку». И я сказал: «Я хотел бы ответить вам, но я не знаю».
Глядя в прошлое, я понимаю, что это может повлиять на музыку, которую пишет композитор. Но в то же время есть часть мозга композитора, которая целиком и полностью отделена от остальной реальности. Это очень странно, и я тому – живое доказательство. Та музыка – самая качественное из всего, что я написал. В ней есть все те детали, которые мне нравится включать в музыкальное оформление. С точки зрения работы, процесса, мастерства, эта ситуация совершенно ни на что не повлияла.
Такова жизнь композитора. Не думаю, что можно сказать, что Моцарт чувствовал это, а Гайдн чувствовал то. Нет. Даже если вокруг падают бомбы, композитор может писать. Я обнаружил, что есть часть мозга, которая уникальным образом отделена от всего остального. Это не значит, что все остальное просто отключается. Это необъяснимо.
Я думаю, что это одна из составляющих частей композитора, и, может быть, даже писателя.
Я постоянно думаю музыкой. Это проклятие, или благословение. Она никогда не заканчивается. Я могу писать музыку, когда вокруг стоит вой сирен, когда я с семьей еду на праздники во Францию. В былые дни вокруг меня могли бегать дети, играть в мяч, швырять вещи, кричать друг на друга, но как только кто-то начинает стучать – «Не делайте этого!»
Но, с точки зрения создания произведения искусства, когда я читаю, слушаю произведения, я думаю: «Это не правда. Моцарт не чувствовал это. Бетховен не чувствовал это. Стравинский не чувствовал это». Они просто смогли это сделать. Стравинский мог писать музыку в самолете. Он любил путешествовать, чтобы скрываться от налогов. Он писал музыку в самолете. Он мог писать. Я имею в виду, что шум, который издают дети, исчезает. Я не слышу его. Я из большой семьи, у меня 12 братьев и сестер, поэтому я привык к шуму. Но в мгновения, когда появляется стук или ритм, на это реагирует та часть тела, которая связана с ритмом и звуком, и с сочетанием всех этих вещей. Это становится настоящей проблемой.
Если кто-то стучит – не делайте этого! Они могли кидать мяч через мою голову. Я не слышу этого. Я читал о состоянии, когда мозг работает на альфа-волнах. Мы погружаемся в это состояние, чтобы писать. И я точно в этом уверен, потому что люди медитируют и ищут это альфа-состояние, потому что всякое бывает. И твоя жизнь меняется, когда ты достигаешь этого состояния. Это то, зачем буддисты медитируют. Я верю в это. Я думаю, что это очень мощно, мощная штука.
Часть 19
Мервин Уоррен
композитор
Радостный шум (2012), Девушки мечты (2006) (аранжировщик), Лапочка (2003), Марси Икс (2003), Спеши любить (2002), Свадебный переполох (2001), Сталь (1997), Жена священника (1996) (саундтрек)
Коллаборация: TAKE 6 (2 студийных альбома)
Пять «Грэмми»
10 номинаций на «Грэмми»
Dove Award
10 номинация на премию Dove
Продюсер саундтрека, самый продаваемый госпел-альбом за все времена – Жена священника, Уитни Хьюстон
Музыка фильма переносит зрителя в путешествие, или, по крайней мере, она поддерживает путешествие, в которое режиссер вовлекает зрителя.
Когда все в порядке, музыка помогает зрителю отправиться в путешествие, в которое режиссер хочет направить зрителя. Музыка должна быть интересной, при этом она должна быть ненавязчивой. И она может заставить тебя чувствовать то, что ты не смог бы почувствовать, не будь ее там.
Я думаю, это в человеческой натуре, мы все реагируем на музыку по-своему. Люди относятся к ней как к универсальному языку. Частично, конечно, это зависит от того, что на нас воздействовало, и какую музыку мы слушали, когда взрослели. Что-то вроде того.