Создания смерти, создания тьмы

У меня вдруг защемило сердце, и я внезапно встал. Мне нестерпимо захотелось выпить. Кажется, никогда в жизни мне ничего не хотелось так сильно. Вулрич как будто не заметил мое замешательство и никак не отреагировал на то, что я вдруг так неожиданно заторопился в туалет. Мой лоб покрылся потом, а тело трясло, как в лихорадке.

— Лиза спрашивала о тебе, Бердман, — сказал мне вдогонку Вулрич, и я встал как вкопанный.

— Что ты сказал? — не поворачиваясь, спросил я.

— Она спрашивала о тебе, — как ни в чем не бывало повторил он.

— Когда ты с ней разговаривал в последний раз? — теперь я повернулся к нему.

— Несколько месяцев назад, — неопределенно качнул стаканом Вулрич. — Месяца два-три, так кажется.

— Ты уверен?

Он молча уставился на меня.

Я висел на нити над темной бездной и следил, как нечто маленькое и сверкающее отделилось от целого и бесследно исчезло во мраке, чтобы уже никогда не вернуться. Бар и все, что нас окружало, вдруг исчезло, и остались только мы вдвоем: Вулрич и я, и ничто не могло отвлечь одного от слов другого. Я не чувствовал под собой опоры, не ощущал воздуха над собой. В голове у меня загудело от роя нахлынувших образов и воспоминаний.

Вот Вулрич стоит на крыльце, касаясь щеки Флоренс Агуиллард, скромной, доверчивой девушки с лицом в шрамах. В последние минуты жизни, думаю, она поняла, что он сделал и до чего довел ее.

— Я называю его своим метафизическим галстуком, это галстук в духе Джорджа Герберта.

Мне вспомнились строки из стихотворения Рэли «Скитания страстного странника». Вулричу так нравилось цитировать выдержки из него:

— Моим телам единственным бальзамом стать кровь должна. Не будет утешения иного.

Во время второго телефонного звонка в гостиницу, когда в комнате присутствовал Вулрич, Странник запретил задавать вопросы.

— У них нет воображения, — говорил он мне когда то. — Они не могут мыслить шире. В их действиях нет четкой цели.

Вулрич и его люди отобрали у Рейчел заметки.

— Я разрываюсь на части: мне надо держать тебя в курсе происходящего и одновременно ничего тебе не сообщать.

Мне вспомнилось, как полицейский швырнул в мусорный бак пакет с пончиками, к которому прикасался Вулрич.

— Ты спишь с ней, Берд?

Нельзя обмануть того, кто не обращает внимания.

А еще мне представилось, как знакомая фигура в нью-йоркском баре вертит в руках томик метафизических стихов и цитирует Донна:

— Из тел истерзанных пример плохой.

Чувствительность метафизика — вот, что отличало Странника. Как раз эту особенность пыталась в последние дни уловить Рейчел. Именно метафизическая чувствительность объединяла поэтов, чьими произведениями были уставлены полки в ист-виллиджской квартире Вулрича. Я видел, когда он привел меня к себе ночевать, после того как в эту же ночь убил моих жену и ребенка.

— Берд, что с тобой? — зрачки его глаз превратились в крошечные черные точки, жадно поглощающие свет из зала.

Я отвернулся.

— Слабость вдруг какая-то напала. Вот и все. Я сейчас вернусь.

— Ты куда, Берд? — в его тоне звучали недоверие и жесткие нотки угрозы. И мне подумалось, что моя жена тоже услышала их и попыталась бежать, но он настиг ее и ударил о стену лицом.

— Мне нужно в туалет, — объяснил я.

К горлу неотвратимо подступала тошнота, и меня могло вот-вот вывернуть наизнанку прямо в зале. Нестерпимая боль обожгла все внутри и беспощадно запустила когти прямо в сердце. Казалось, наступили последние мгновения моей жизни, и передо мной раздвинулся занавес, а за ним на меня взирала мертвящим взглядом черная ледяная пустота. Мне захотелось отвернуться, уйти от всего этого, чтобы все снова стало нормальным. У меня были бы опять жена и дочь, похожая на мать. У меня был бы маленький тихий домик с газончиком, и рядом находился бы человек, который остался бы со мной до самого конца.

В полутемном туалете воняло застоявшейся мочой. Но кран в умывальнике работал. Я умылся и полез в карман за телефоном и не нашел его: он остался на столике рядом с Вулричем. Я рывком раскрыл дверь и обогнул стойку, доставая пистолет, однако Вулрича за столиком уже не было.

Дозвониться ни до кого не удалось: Туисан уже ушел, Дюпре отправился домой еще раньше. Я убедил дежурного на коммутаторе связаться с Дюпре и передать, чтобы он мне срочно перезвонил, что он и сделал пять минут спустя. Голос его звучал сонно и устало.

— Только не надо плохих новостей.

— Убийца не Байрон, — с места в карьер начал я.

— Как?! — от вялости Дюпре не осталось и следа.