Создания смерти, создания тьмы

Им почти это удалось. Когда я покидал общину шесть недель спустя, я потерял в весе четырнадцать фунтов и мышцы у меня на животе выдавались вперед, как пластины на спине аллигатора. Я трудился на их маленькой ферме и посещал занятия, где такие же, как и я, пытались освободиться от своих «демонов». Меня по-прежнему тянуло к рюмке, но я подавлял это желание, как меня учили. По вечерам мы молились, а каждое воскресенье пастор читал проповедь о воздержанности, терпимости, необходимости для каждого человека обрести душевный покой. Существовала община за счет продажи продуктов сельского хозяйства и мебели собственного производства, а также за счет пожертвований тех, кому она помогла; некоторые стали теперь состоятельными людьми.

Все мои попытки обрести душевный покой ни к чему не привели, более того, меня пожирала жажда выместить на ком-либо свою злость. Я чувствовал себя в подвешенном состоянии: расследование зашло в тупик и могло возобновиться только после совершения сходного преступления, тогда появилась бы возможность найти закономерности и составить схему.

Кто-то отнял жизнь у моих жены и дочери и остался безнаказанным. Боль, гнев и чувство вины слились во мне и неуклонно поднимались, как приливная волна, которая рано или поздно, должна выплеснуться на берег. Это стремление грызло меня зверем, а от мыслей разрывалась голова. Оно и погнало меня в город, где в туалете на автобусной станции я забил до смерти сутенера Джонни Пятницу, подкарауливавшего там девчонок-беспризорниц, которые стекались в Нью-Йорк в надежде на удачу.

Сейчас мне кажется, что я всегда хотел убить его, но старался спрятать это желание в отдаленном уголке сознания, пытался замаскировать свои намерения удобными для себя оправданиями и предлогами. Наподобие тех, какими долго пользовался всякий раз, когда передо мной появлялась порция виски или я слышал щелчок открывающейся пивной банки. Собственное бессилие и неспособность других отыскать убийцу Сьюзен и Дженни ожесточили меня до крайности. Я увидел шанс нанести удар и не отвернулся от него. С того момента, как я с пистолетом и перчатками отправился на автобусную станцию, Джонни Пятницу можно считать покойником.

Темнокожий Пятница, высокий и худой, напоминал проповедника — в неизменном темном костюме и застегнутых наглухо рубашках без воротника. Завидев прибывших «новеньких», он раздавал им Библию и угощал супом из термоса. А когда подмешанный в бульон барбитурат начинал действовать, мерзавец уводил оболваненных девчонок со станции и усаживал в стоявший наготове фургон, после чего они исчезали, словно и не приезжали вовсе. Появлялись они через некоторое время на улицах уже безвольными наркоманками, продающими себя за дозу, которыми Пятница снабжал их по вздутым ценам, в то время как сам за их счет набивал себе карманы.

Он занимался «прокатом» детей, и на фоне других промыслов, далеких от гуманности, его мерзкий «бизнес» не давал шанса на искупление. Этот мерзавец снабжал педофилов детьми: доставлял к дверям надежных домов, где их подвергали насилию и всяческим унижениям, после чего возвращали «владельцу». Более состоятельным и извращенным клиентам Джонни предоставлял доступ в «подвал» на заброшенном складе в квартале Швейников. Здесь за десять тысяч долларов клиенты получали у Джонни на выбор мальчика или девочку, ребенка или подростка. Их разрешалось мучить, насиловать и даже при желании убить, а Джонни брал на себя заботу о трупах. В определенных кругах он был известен своей осторожностью и осмотрительностью.

Я узнал о Джонни Пятнице, разыскивая убийцу моих жены и дочери. Убивать его я не собирался или не хотел признаваться себе в таком желании. Бывший осведомитель сообщил мне, что Джонни иногда приторговывал фото— и видеозаписями со сценами сексуального насилия и пыток; мне также стало известно, что он главный поставщик подобной продукции, и тот, чьим вкусам она отвечала, обязательно вступал в контакт с Джонни Пятницей или одним из его агентов.

Я пять часов терпеливо наблюдал за сутенером на автобусной станции и последовал за ним, когда он направился в туалет. Там было два помещения: в первом находились умывальники с зеркалами над ними, а во втором вдоль одной стены размещались писсуары, а напротив проход разделял два ряда кабин. Рядом с раковинами в своем стеклянном отсеке сидел пожилой служитель в форменной одежде, но его так увлек журнал, что он даже не заметил, как я вошел вслед за Джонни. Двое мужчин мыли руки, еще двое стояли у писсуаров. Из кабин были заняты две в левом ряду и одна — справа. Из динамика доносилась мелодия, но какая точно, узнать было трудно.

Джонни Пятница вразвалочку направился к писсуару дальнему справа. Я остановился через два писсуара от него и подождал, пока управятся двое других мужчин. Стоило им выйти, и я оказался за спиной Джонни. Зажав ему рот, я приставил к его мягкой шее «смит-вессон» и затащил сутенера в последнюю кабину, самую дальнюю от занятой в этом ряду.

— Эй, отпусти меня, — прошептал он, испуганно выпучив глаза.