Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

— Я высказываю свое мнение добровольно.

— Для чего она ему нужна? Орудие, которое никто не может использовать.

— Если он ее заказал, значит, она ему нужна. Он единственный из них всех, кто приходит сюда по делу, и должен сказать, что он настоящий джентльмен. В один из этих дней либо он сам за ней придет, либо кого-нибудь пришлет.

— Ха!

— Вот тебе и «Ха!». Подожди, сам увидишь.

— А что еще нам остается делать?

— На, возьми свою булавку обратно.

— Можешь сесть на нее.

Цербер зевает

Пес швыряет перчатку от головы к голове, пока, зевая, не роняет ее, промахиваясь.

Он выгребает ее из-под костей, которые лежат у его ног, машет своими хвостами, сворачивается и закрывает четыре глаза.

Другие его глаза горят, как угли, в той плотной темноте, которая лежит за Не Той Дверью.

Наверху, в заваленной пещере, ревет минотавр…

Бог — это любовь

Пятьдесят тысяч молящихся на Старые Башмаки, ведомые шестью кастратами-священниками, поют изумительный гимн на арене.

Тысяча напоенных наркотиками воинов, — слава, слава, слава, слава, — потрясают своими копьями перед алтарем Неносимых.

Начинается дождь, мягко, но мало кто его замечает.

Никогда не может быть

Озирис, держа в руках череп и нажимая на кнопку сбоку, обращается к нему:

— Знай же, смертная, что ты теперь навсегда обитательница Дома Жизни. Когда-то красивая, цветущая — ты увяла. Когда-то правдивая — ты дошла до этого.

— А кто, — вопрошает череп, — довел меня до этого? Только ведь Повелитель Дома Жизни и дает мне покой.

И Озирис отвечает ей:

— Знай также, что я использую тебя вместо пресс-папье.

— Если ты действительно когда-то любил меня, то разбей на кусочки и позволь умереть! Не мучай остатки той, что когда-то любила тебя.

— Ах, но моя дорогая, однажды я могу решить опять дать тебе тело, чтобы вновь почувствовать твои ласки.

— Одна мысль об этом мне отвратительна.

— И мне тоже. Но когда-нибудь это сможет развлечь меня.

— Неужели ты мучаешь всех, кто вызывает у тебя неудовольствие?

— Нет, нет, о раковина смерти, не думай так! Правда, Ангел Девятнадцатого Дома пытался убить меня, и его нервная система живет, вплетенная в ткань этого ковра, на котором я стою, правда также и то, что другие мои враги существуют в элементарных формах в различных местах моего дома, например в каминах, холодильниках и пепельницах. Но не думай, что я мстителен. О нет, никогда. Как повелитель жизни я чувствую себя обязанным отплатить всем тем, кто угрожает жизни.

— Я не угрожаю тебе, милорд.

— Ты угрожала покою моего ума.

— Потому что я напоминала тебе покойную жену, леди Изиду?

— Молчать!

— Да! Я напоминала тебе Королеву Проституток! По этой причине ты возжелал меня, а потом возжелал моего уничтожения!

— Молчать!

Слова черепа на этом прерываются, потому что Озирис что есть силы швыряет его о стену.

Когда он распадается на куски, и детали и микросхемы падают на ковер, Озирис ругается и кидается к ряду выключателей на своем столе, после включения которых раздаются различные голоса, один из которых доносится из громкоговорителя, расположенного высоко на стене:

— О, умный череп, так обмануть глупого бога!

Посмотрев на панель управления и узнав, что это говорит ковер, Озирис идет в центр комнаты и начинает прыгать.

Раздаются тяжкие стоны.

Могущество пса

В пространствах темных и чем-то постыдных, на Мире Валдик, появляются два героя, Мадрак и Тайфун. Посланные Тотом Гермесом Трисмегустисом украсть перчатку, обладающую необычной силой, они отправились сражаться с хранителем этой перчатки. Мир Валдик давно опустошен, на нем живет орда существ, обитающих под поверхностью планеты — в пещерах и комнатах, далеко от огня и ночи. Темнота, сырость, мутации, братоубийство, кровосмешение и изнасилование — слова, наиболее употребляемые теми немногими, кто пишет комментарии об этом мире — Валдике. Перенесенные сюда с помощью какого-то пространственного фокуса, известного только Принцу, герои либо выполняют его поручения, либо остаются здесь. Сейчас они проходят по норам, так как им было велено ориентироваться на рев.

— Как ты думаешь, черная тень лошади, — спрашивает священник, — сможет твой брат помочь нам выбраться в нужный момент?

— Да, — отвечает тень, которая движется рядом с ним. — Хотя если не сможет, то мне все равно. Я способен уйти куда и как захочу, в любое удобное для меня время.

— Да, но я этого не могу.

— Вот ты и волнуйся, толстячок. А мне-то что. Ты вызвался сопровождать меня. Мне это было не нужно.

— Тогда в руки Того Что Может быть больше, чем жизнь и смерть, я отдаю себя, если такой поступок сможет сохранить мне жизнь. Если же нет, то я не отдаю себя в руки Того Что Может быть больше, чем жизнь и смерть. Если же то, что я говорю, самонадеянно, а следовательно не будет принято Тем, что может меня слышать, а может и не слышать, тогда я забираю свои слова назад и прошу прощения, если это прощение для меня необходимо. Если нет, то я не прошу прощения…

— Аминь! И заткнись, пожалуйста! — негодует Тайфун. — Я слышал нечто похожее на рев слева от нас.