Созданная из тени

Спустя несколько минут я смотрю на себя в зеркало, осознавая, насколько все плохо. Под глазами пролегли темные круги, на нездоровой бледной коже синеют гематомы, глаза из голубых стали почти белыми. Раньше я думала, что глаза у меня совершенно обыкновенные, даже скучные. А теперь очень хочу, чтобы они стали прежними.

Вернувшись в спальню, беру платье. Теперь понятно, почему Арманда просила у меня прощения. Кассиан назвал меня Чертополохом. И в насмешку приказал сшить для меня лиловое платье, которое адски царапает кожу. Спустя несколько минут у меня возникает ощущение, будто в этом платье сделано множество крошечных разрезов. Но я не осмеливаюсь надеть что-то другое и, стиснув зубы, упаковываю перья, чернила, бумагу, две книги, расческу и все самое необходимое, что хранится в прикроватной тумбочке и в ванной комнате. Особенно важна баночка с миндальным кремом для лица, который мне подарила Арманда. Крем мне совсем не нужен, а вот в баночке есть двойное дно, куда я прячу Церцерис. Кассиан меня так разозлил, что я из вредности беру с собой золотисто-розовое платье, напоминающее рассвет. В платье-чертополохе – настоящем орудии пыток – я иду в Тронный зал, где собралось столько людей, что яблоку негде упасть.

Кассиан ждет меня у самых дверей. Он окидывает меня довольным взглядом:

– Вижу, тебе понравился мой выбор. Это платье тебе очень идет.

Оно совсем мне не идет, но я воздержусь от комментариев. Не хочу, чтобы по твоему приказу с моей швеи содрали кожу и сделали из нее платье.

– У меня есть для тебя еще один подарок, – с этими словами Кассиан протягивает мне сверток из тонкого шелка кремового цвета.

Сделав реверанс, я открываю сверток и с трудом сдерживаю горькую усмешку. Это шейный платок, из того же колючего материала, что и платье. Им я должна скрыть предательские синяки, которые напоминают, что Кассиан чуть меня не убил. Знаю, надо делать так, как он велит, нельзя его раздражать. Под его ледяным взглядом я завязываю на шее платок. Он кажется шелковым, но кожа под ним быстро начинает зудеть.

Кассиан делает знак какому-то королевскому воину, и тот протягивает ему хлыст для верховой езды. Сердце у меня норовит выскочить из груди, но Кассиан просто постукивает хлыстом по своим до блеска начищенным сапогам.

– Мне пора, миледи. Увидимся на ритуале, который очистит Лиаскай от скверны минувшего года.

Щелкнув каблуками, Кассиан уходит. Смотрю ему вслед, пока он не скрывается за колоннами, ведущими во двор, и не пропадает из виду.

Мне нужно дать аудиенцию. В Тронном зале собралось множество людей: они поют песню, прославляющую плодородную Весну, Матерь и Утро. Закрыв глаза, молча слушают гимн, который исполняется на виолончелях, альтах и скрипках. Затем просители выстраиваются друг за другом, преклоняют предо мной колени, рассыпают сушеный шалфей и лаванду у подножья фальшивого трона, желая мне удачной поездки и здоровья. Сначала мне кажется это очень трогательным. Но посетители просят меня сурово покарать заключенных, и мое умиление быстро сменяется безмолвным ужасом. Сознание ускользает, и на несколько секунд мне кажется, будто я теряюсь среди чувств, которые обуревают Лиаскай. Люстра над нашими головами трясется – выглядит как предупреждение. Мне нельзя потерять над собой контроль.

Лиам. Представляю, как мы вместе скроемся, когда все закончится. Только мы двое, он и я. Убежим туда, где никто нас не знает, где нас не найдут, потому что больше не станут искать.

Передо мной опускается на колени пожилая женщина. На губах у нее добрая улыбка, а лицо изборождено сотнями морщин – похоже на карту, на которой отмечены все дороги. И как назло, эта старушка, раскладывая передо мной свои дары, тоже умоляет не проявлять снисхождения к преступникам.

– Знаешь ли ты осужденных? – тихо спрашиваю я. – Или кого-нибудь из преступников? Ты уверена, что эти люди действительно виновны? И что именно я выношу им приговор?

Видимо, она не знает, что ответить и, продолжая сердечно улыбаться, быстро уступает место другому просителю.

Снаружи раздается трубный глас рожка – значит, отряд, возглавляемый Кассианом, выдвигается в путь.

А просители все желают всяческих благ мне и жестокой смерти людям, которых не знают, которых никогда не видели и которые им лично ничего не сделали. «Почему?» – спрашиваю я просителей, желая понять причину этой ненависти. А если бы их сыновей и дочерей отправили в Бездонное Ущелье, как бы они поступили? Но мои вопросы только пугают людей, и я очень злюсь, что не могу донести до них такие очевидные вещи.