Джейсон достает обложку альбома из-под себя. И показывает мне фото разодетого Нила Даймонда. Он в джинсах (в жизни не видела таких узких на мужчинах!) и в шелковой рубашке с американским флагом, на ней застегнуто всего несколько пуговиц, и, на мой вкус, видно чересчур много Даймонда.
Даже не знаю, что сказать. Я просто смотрю на Джейсона с открытым ртом.
– Да ты больной, – наконец говорю я. – Это и есть твоя идеальная песня о любви?
– Боже, Джулия, – смеется Джейсон, – разве мы уже не выяснили? Любовь – это просто иллюзия. Причем в худшем смысле этого слова.
Меня накрывает волной ярости, но уже через секунду она отступает. Мне снова жаль Джейсона. И он, похоже, это замечает, потому что вскакивает на ноги так стремительно, что задевает проигрыватель, и игла на пластинке смещается. Сначала слышен треск, затем раздаются аплодисменты и вступает духовая секция. Лицо Джейсона словно озаряется, его улыбка снова растягивается до ушей, и кажется, что некоторые веснушки сливаются друг с другом.
К музыке присоединяется голос Нила, Даймонд полуговорит-полупоет, как он это обычно делает во время живых выступлений.
– «Sweet Caroline»! – произносит название песни Джейсон, перебивая Даймонда. – Ну же! Мы как будто оказались дома! Подпевай!
– Ты же не серьезно? – отвечаю я, все еще сидя на полу.
Джейсон нагибается, хватает меня за локоть и легким движением ставит на ноги.
– Эй, дамочка, ты же из Бостона, – говорит он; мы снова стоим практически нос к носу. – Ты не можешь просто забить на Нила, а то на тебя набросится половина района Фенуэй.
Джейсон приподнимает иглу проигрывателя и опускает ее ровно там, откуда начинается «Sweet Caroline». Потом переворачивает кепку козырьком вперед, опускает ее на глаза – мне теперь виден логотип Sox – и начинает играть на воображаемой гитаре. Все это выглядит так нелепо, что я не могу не рассмеяться.
– Ты ведь знаешь слова, – говорит он. – Пой! Мгновение помедлив, я все же начинаю петь.
Пою громко и, как учил меня отец, периодически вставляю «So good! So good! So good!»[4]
, как будто стою посреди парка Фэнуэй в Бостоне. Когда припев заканчивается, раздается стук в дверь. Обернувшись, я вижу разъяренного продавца, который жестами показывает, чтобы мы немедленно вышли из будки. Я зажимаю руками рот.– О господи! Он же нас слышит! И тут же нельзя вдвоем! – Я указываю на маленькую табличку на двери.
Джейсон поднимает брови.
– Конечно, он нас слышит. Иначе зачем тут, по-твоему, наушники? В будках нет звукоизоляции.
– Позор! – выдыхаю я и прислоняюсь к стене будки. – Пошли, пока нам не попало!
– Да не переживай! Ты всего-то немного расслабилась и показала, что любишь родной город. – Он бедром открывает дверь и жестом предлагает мне выйти из будки первой. Оказавшись в проходе, я прислоняюсь к ящику с соулом, Джейсон пристраивается рядом со мной. – А еще я теперь понял, что мы можем стать друзьями, – добавляет он.
Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, насколько мне понравилась эта идея. Приятно думать, что в конце концов эта поездка принесет мне нового друга. Во всяком случае, это уж точно приятнее, чем изображать дружбу с Сарой или Иви.
– Это еще почему? – спрашиваю я.
– Потому что теперь очевидно: ты тоже фанат Sox[5]
. – Он поворачивает кепку козырьком вбок и улыбается.– Жаль тебя расстраивать, но я сто лет не ходила на их игры, – пожимаю я плечами.
– Что?! – Джейсон смотрит на меня так, будто я сказала, что у меня есть хвост.
– Раньше я ходила с отцом. – Слова вылетают у меня изо рта, прежде чем я успеваю понять, что говорю. – Он был ярым фанатом Sox. А после его смерти я не стала заставлять маму водить меня. Боялась, что это ее расстроит.
В ту же секунду я жалею о том, что сказала. Я никогда не говорю об отце. В воздухе повисает неловкое молчание. В такие мгновения ты понимаешь, что испортил отличную беседу. Я уперлась взглядом в пол, прикидываясь, будто мое внимание занимает потерянная кем-то резинка для волос, валяющаяся в углу, и судорожно пытаюсь придумать, что бы такое сказать, чтобы грусть ушла. Но мои мозги будто превратились в вату.
Вдруг Джейсон говорит:
– Ну, знаешь, со временем становится легче. И даже если долго-долго кажется, что все плохо и что никогда уже не будет как прежде, все равно со временем становится легче.
Я поднимаю взгляд, пораженная мягкостью его голоса. Похоже, теперь Джейсону жаль меня. Шею заливает краска. Хорошо, что сейчас мои волосы распущены и Джейсон не видит, как от волнения я покрываюсь красными пятнами. Я глубоко вздыхаю и нечаянно подвигаюсь к нему. Мы и до этого стояли недалеко друг от друга, а теперь оказались в опасной близости, и мне кажется, что теперь он может услышать неровное биение моего сердца. Я хочу сказать что-то в ответ, но не нахожу слов, и в итоге мы просто стоим в полной тишине и смотрим друг на друга.
А потом он достает изо рта виноградную жвачку и прилепляет ее к ящику с пластинками.
– Фу, какая мерзость! – кричу я.