Созданы друг для друга

Не знаю, то ли от долгой пробежки, то ли от наблюдения за этой милой семьей мои ноги словно превратились в желе. Я хватаюсь за низкую кирпичную ограду и опускаюсь на ступени, за которыми начинается дорожка к входной двери. Усевшись, я опускаю голову на колени. Мое дыхание учащается, подступают слезы. Я пытаюсь проморгаться и вдруг замечаю, что к моей кроссовке что-то прицепилось. Это маленький клочок бумаги. Я наклоняюсь ниже, чтобы отцепить его, но понимаю, что он прилип к огромной жвачке, которая теперь соединяет мою подошву с тротуаром. Это виноградная жвачка.

Я отрываю бумажку и принимаюсь тереть подошву об асфальт, чтобы убрать жвачку. Часть бумажки накрепко прилипла к подошве, но клочок все же остался у меня в руках. Буквы на нем выцвели, но все еще достаточно яркие, чтобы можно было понять – это чек из паба «Последний бегающий лакей». Рассматривая бумажку, я замечаю, что с обратной стороны на ней что-то написано кроваво-красными чернилами. Я переворачиваю листок и сразу узнаю почерк, эти кривые каракули, будто курица лапой писала. Там телефонный номер, а ниже та самая строчка, которую Джейсон процитировал во время танца в букинистическом магазине. Только на этот раз цитата правильная:

Любовь глядит не взором, а душой.

Крылатый Купидон – божок слепой.

Это строчки из «Сна в летнюю ночь». Моя любимая цитата из Шекспира.

Джейсон мне врал. Он все-таки приходил сюда, чтобы посмотреть на свой старый дом. Должно быть, он стоял прямо здесь, на тротуаре, в поношенных кроссовках, и его вечно развязанные шнурки лежали на сухих листьях. Видел ли Джейсон семью, которая теперь тут живет? Представлял ли он себя маленьким с отцом и мамой, как я? Вспоминал ли свое детство, когда все казалось таким прекрасным? Когда все еще было в порядке?

Мысль о том, что он стоял здесь и так же смотрел в окно, разбивает мне сердце. Теперь мне уже никак не сдержать слез. Они наворачиваются на глаза большими тяжелыми каплями. Голова падает на колени, и я позволяю себе разрыдаться. Я плачу из жалости к Джейсону, из жалости к себе. Время идет, а я все плачу и плачу, плачу до тех пор, пока слез уже не остается. И когда я наконец поднимаю голову, вытирая рукавом последнюю слезу и всхлипывая, я вдруг осознаю то, что должна была давным-давно понять.

Я абсолютно и безвозвратно влюбилась в Джейсона. И каждый раз, когда думала, что ненавижу его несносные штуки и эксцентричное поведение, я просто обманывала саму себя. Я влюбилась в него еще тогда, в скейт-парке, когда Джейсон пел мне. Я отрицала это, гоняясь за сказкой о Марке, которую я сочиняла годами и которая рассыпалась за несколько минут. А потом еще был Крис – сказка, которую я разрушила с самого начала своей ложью. Может, у нас с ним что-нибудь и получилось бы, но я этого никогда не узнаю, потому что сразу все сама испортила. Супермодель? Чем я вообще думала?

Я жадно вдыхаю воздух, как будто только что вынырнула из бассейна после долгого и изнурительного заплыва под водой. Такое чувство, что я вдохнула впервые за эту неделю. Легкие горят. Грудь распирает. Я только что всплыла на поверхность и столкнулась лицом к лицу с правдой. Но от этого мне только стало грустнее. Потому что Джейсон сказал, что наш поцелуй – ошибка. И он ничего не чувствует ко мне. Еще бы, ведь есть та блондинка из Harrods.

Я пересекла целый океан лишь для того, чтобы выяснить, что мои фантазии о Марке – пустышка, чтобы влюбиться в самого ненавистного мне одноклассника и чтобы мне вновь больше всего на свете захотелось быть с тем, кому я не нужна.

Глава 24 Кошмар в летнюю ночь

«Все яркое так быстро исчезает[10]. Дж.».

УСИЛИЕМ ВОЛИ Я ЗАСТАВЛЯЮ себя встать со ступеней, пока та семья внутри не заметила рыдающую американку у себя на крыльце и не вызвала полицию. Я иду вниз по улице. Больше всего на свете мне сейчас хочется поговорить по душам с Фиби, но я смотрю на часы и понимаю, что должна быть у театра «Глобус» ровно через двадцать шесть минут. И опоздать никак нельзя. Мы будем смотреть «Сон в летнюю ночь», и если я приду, когда пьеса уже начнется, все заметят. После всего, что я успела натворить за эту поездку, меня, наверное, вообще отправят домой, если я пропущу постановку. К тому же миссис Теннисон точно догадается, что я провела культурные часы без партнера и совсем не по назначению. Тогда мне конец.

Я быстро оглядываюсь по сторонам в поисках наиболее оживленной улицы – кажется, лучше дойти до конца квартала. Я знаю, что стою у дома 42 по Эбари-стрит, но понятия не имею, где вообще этот дом 42 по Эбари-стрит находится и как долго отсюда добираться до «Глобуса».

К счастью, мне удается быстро поймать такси;

в салоне машины я молюсь, чтобы стоимость поездки не превысила двадцати пяти фунтов, потому что больше у меня с собой нет. Следующие двадцать минут самые страшные и нервные в моей жизни, но, когда мы резко останавливаемся у входа в театр за пять минут до назначенного времени, я оставляю водителю щедрые чаевые.