Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России

Во-вторых, таким образом проявилась его природа трикстера.

Это красивое слово обозначает, как известно, проводника между мирами, ходящего туда-сюда и взбаламучивающего установленный порядок вещей. И ошибаются те, кто считает, что это имеет отношение только к академической науке, к средневековой литературе и фольклору. Ильф с Петровым едва ли читали учёные труды их современника Проппа, но их Остап Бендер выступает как типичный трикстер.

В отличие от вымышленного Остапа, реальный Антон был не только трикстером, но и созидателем. Судя по результатам – в первую очередь созидателем. Но трикстерское начало никогда не уходило из его жизни. С точки зрения близких, может быть – «к сожалению». До самого конца его привлекало и заводило только то, чего ещё нет, то, про что все говорят «это нельзя».

Как бы там ни было, можно сказать, что в этот момент, задолго до интернет-проектов, журналист Антон Носик уже вошёл в историю русских СМИ – мало когда сила «четвёртой власти» была продемонстрирована столь весомо, грубо, зримо.

Но уже совсем скоро колесо фортуны молодого самоуверенного гуру экономической журналистики с хрустом провернулось.

А.Б.Носик и «лихие девяностые» 1993

В отличие от идейных эмигрантов семидесятых-восьмидесятых, Носик вовсе не рассматривал свой отъезд в Израиль как прыжок на другой берег Леты. И приехал в Москву навестить маму уже в августе 1992 года. О чём и написал юмористический репортаж в свои «Вести»:

…В день моего приезда я побывал в пяти домах: у бабушки, у мамы, у соседей по дому, у друзей-художников. Пять раз я услышал: «Сними кипу, тебя за неё убьют». И пять раз поблагодарил за предупреждение. Таковы были мои встречи с российским антисемитизмом.

Что же касается голода – его я в самом деле опасался, ежевечерне наблюдая по кабелям за многокилометровыми очередями в московские продовольственные магазины, видя в репортажах пустые полки универсамов и читая в «Маариве» о постоянной краже неизвестными контейнеров с гуманитарной помощью. «Наверное, напрасно я не взял с собой консервы из Израиля, – думал я, проходя таможню. – Придётся худеть».

Но уже дома, на «Речном вокзале», отодвигая блюдце с чёрной икрой («Мне нельзя, мама, она некошерная») и намазывая крупные зёрна красной на ломоть рижского – с тмином – хлеба, в ожидании запечённой индейки из духовки, я расслабился: даст бог, с голоду не помрём.[99]

Но это был именно краткий визит интуриста. Хотя, конечно, не совсем интуриста…

…укладываясь спать в своей квартирке на «Речном вокзале» через несколько часов после прилёта в Москву, я поймал себя на крамольной мысли, что впервые за почти что 30 месяцев смогу уснуть в своей – действительно своей, не арендованной и ни у кого не одолженной – постели. Чувство престранное, но нельзя назвать его неприятным.

А вот бо́льшую часть 1993 года Носик, несмотря на декларируемое самоощущение жизни в Иерусалиме как «свой среди своих», снова провёл в Москве – уже не как турист. Почему? Не в последнюю очередь потому, что в 1992 году у него начались проблемы с налогами и банковскими кредитами. Лев Меламид описывает это так: