Создатель звезд

В Палм-Спрингс бар и веранда теннисного клуба были переполнены шумными гостями; голоса заглушали музыку, доносившуюся из столовой. Блондинка с обесцвеченными волосами и пухлым лицом, роскошно одетая и явно пьяная, подошла к сидевшему у бара загорелому молодому человеку, который попытался привлечь внимание бармена и заказать для нее очередную порцию джина с лимонным соком и льдом.

После четвертой неудачной попытки дама обратилась к молодому человеку:

— Пошлем к черту это заведение! Здесь нельзя добиться, чтобы тебя обслужили! Поедем домой!

— Праздник только начинается, — возразил молодой человек.

— Ты хочешь подыскать себе кого-нибудь помоложе? Да? — громко обвинила она.

— Джоан, дорогая, — попытался успокоить ее молодой человек, заметивший, что окружающие начали прислушиваться к их разговору.

— Я сказала — мы уходим!

Она слезла со стула, желая выразить этим возмущение, но ей удалось лишь продемонстрировать степень своего опьянения. Она направилась к двери, шагнула в ночь.

Воздух был холодным. Звезды мерцали на темно-синем небе. Она не видела их. Она была слишком пьяна, слишком рассержена. Молодой человек проследовал за ней. Он почти догнал ее, когда она, пройдя мимо бассейна, приблизилась к сырой лужайке.

— Джоан!

Она не остановилась, не обернулась. Он схватил ее за руку.

— Отпусти меня… ты… ты…

Не придумав худшего обращения, она сказала:

— …профессиональный теннисист!

Это было правдой и прозвучало, как худшее из ругательств.

— Джоан… успокойся… дорогая…

Он привлек ее к себе, обнял. Стараясь не замечать запаха перегара, поцеловал в губы. Она перестала сердиться, но возбудилась сексуально. Джоан ответила на поцелуй, крепче обняла мужчину, прижалась лобком к его отвердевшему члену.

— Вернемся в дом, — прошептал он.

Она засмеялась ему в ухо.

— Чем плоха лужайка?

— Здесь могут появиться люди, — умоляюще произнес он.

— Ну и пусть!

— Вернемся в дом, — повторил мужчина.

Она разозлилась.

— Ты стыдишься меня?

— Нет, дорогая, честное слово!

— Потому что я уже два года не снимаюсь в кино? Или ты считаешь, что я слишком стара для тебя? Запомни кое-что, мистер профессиональный теннисист! При желании я могла бы трахать сегодня губернатора Калифорнии!

Она оттолкнула его. Он побежал за ней. Догнал. Овладел Джоан на холодной сырой лужайке теннисного клуба за толстым стволом тамариска. Крики, пение, доносившиеся из бара, известили его о начале Нового года.

В Сакраменто часы на Капитолии пробили двенадцать раз.

Доктор Ирвин Коун внезапно вернулся в реальность, когда Спенсер Гоулд и Уолтер Крейг сели по обеим сторонам от него в ожидании начала церемонии.

Высокая, массивная дубовая дверь, ведущая из зала, открылась. Главный судья Верховного суда, одетый в черную мантию, появился на пороге, чтобы совершить ритуал с подобающей торжественностью. За судьей шел рослый седеющий блондин с худым, красивым лицом, на котором были заметны следы усталости, неизбежно остающейся после предвыборной кампании. Рядом с ним шагала блондинка с лицом слишком сильным для того, чтобы ее можно было назвать просто хорошенькой. Одетая в простое темное платье, она словно приближалась к алтарю старинного собора.

Репортеры, окружив маленькую процессию, непрерывно щелкали камерами.

Главные действующие лица собрались перед небольшой аудиторией. Фотографы замерли, готовясь запечатлеть для истории торжественный момент. Главный судья поднял принесенную им Библию. Он одним взглядом предложил мужчине положить левую руку на томик и поднять правую.

— Повторяйте за мной слова клятвы, — произнес главный судья. — Я…

— Я, Джефри Джефферсон… — сказал человек.

— …торжественно клянусь, что буду поддерживать и защищать…

— …торжественно клянусь, что буду поддерживать и защищать…

— …конституцию Соединенных Штатов Америки и конституцию штата Калифорния…

— …конституцию Соединенных Штатов Америки и конституцию штата Калифорния…

— …от всех врагов, внешних и внутренних…

— …от всех врагов, внешних и внутренних…

«От всех врагов, внешних и внутренних…» — эти слова застряли в сознании Доктора, вытеснив из него остальную часть клятвы. Все происходящее казалось нереальным. Даже в те мгновения, когда Доктор слышал фразы, произносимые главным судьей и повторяемые Джефом Джефферсоном. Ирвин Коун с трудом верил в реальность церемонии. Она скорее походила на сцену из телефильма с участием Джефа. Главный судья также казался актером. А Джеф исполнял роль губернатора, потому что это было предусмотрено сценарием.

Внезапно Доктор понял, почему ночь показалась ему холодной. И почему он испытывал усталость. Все дело было в смущении. Сильном смущении. Чувстве неловкости.

Нет, это не ощущение вины. Он не имел оснований чувствовать виноватым себя лично.

Взять актера, не имевшего никакого опыта в области политики, и забросить его на высшую должность в штате — это было достижением. Не дававшим повода для ощущения вины.

Если кто-то и был виноват, то лишь сама система. Люди, допустившие это. Толпа, которая позволяла манипулировать собой с такой легкостью.