Создатель звезд

Я поняла, что он не поверил своим ушам. На его лице застыла улыбка клоуна. Затем глаза наполнились слезами. Я подумала — если он заплачет, я убью себя за то, что причинила ему боль.

«Шарлен, дорогая, ты должна понять кое-что о мужчинах. О всех мужчинах. Пока они не находят ту единственную девушку, на которой хотят жениться, им нужно только одно. Еврейские парни достаточно плохи. Но goyim! Goyim — хуже, гораздо хуже. Особенно с еврейскими девушками! Овладеть еврейской девушкой для них — большая победа. Забавная проделка!»

«Но я люблю его». «Ну и что»?

«Я хочу выйти за него замуж».

Он не повернулся, чтобы посмотреть на меня. Лишь кивнул. Это не означало, что он дает разрешение. Так кивают евреи, когда на них обрушивается несчастье. Этот кивок означает, что беду ждали. Когда он повернулся, я увидела в его глазах слезы. Они не пролились, но блестели там. Он произнес всего несколько слов, но они причинили мне большую боль, чем та, которую я испытала бы, если бы он рассердился, начал грозить, кричать.

«У меня нет сына. А теперь и дочери».

«Не надо, папа».

«Думаешь, я подведу тебя к двери и выгоню, как это бывает в дерьмовых кинофильмах, которые я показываю? Нет, дорогая. Я не собираюсь кричать, угрожать, что я лишу тебя наследства. Я даже не скажу тебе, какой это позор! Я надеюсь, что ты не совершишь никакой глупости и справишься со своими чувствами. Ты можешь прожить прекрасную жизнь. Она ждет тебя. Поэтому не совершай необдуманных, поспешных поступков».

«А твое разрешение?» — спросила я.

«Это — единственное, что я не могу тебе дать».

Он шагнул ко мне, поцеловал меня. Я поняла, что отныне он никогда не поцелует меня, как прежде. Как бы я ни поступила, что-то изменилось в наших отношениях. Он не смог бы гордиться мною, как раньше.

Тогда меня это разозлило. Я была влюблена так, как это случается с девятнадцатилетней девушкой. А он не дал своего разрешения. Если он решил проявить упрямство, я захотела ответить тем же. Если на свете существует нечто худшее, чем близость с еврейским юношей до свадьбы, то это близость с неевреем.

После разговора с отцом я сделала это. Мы воспользовались моей машиной, потом квартирой его друга. Мы всегда были осторожными. Во всяком случае, Джон. Кроме одного раза. После нескольких тревожных дней я узнала правду. Я была беременна. Он хотел жениться на мне. Я не желала слышать об этом. Он должен был закончить колледж.

Я сама решила, что есть один выход. Возник только один вопрос. Как это сделать? Студентки прибегали к разным средствам.

Я не могла допустить, чтобы какой-то мясник забрался в эту мою часть своим скальпелем. Я остановила свой выбор на спорынье. Бедный Джон не знал, что ему сказать или сделать. Он лишь согласился. Я решила сделать это во время уик-энда. В Эвансоне должен был состояться футбольный матч. Все думали о футболе. Это сулило некоторую безопасность. Если я начну это дело в пятницу вечером и возникнут осложнения, мне станет плохо, я все равно успею поправиться к понедельнику и смогу пойти на занятия. А главное, я могла сказать родителям, что проведу уик-энд у подруги.

Мы получили разрешение воспользоваться квартирой его друга. Я приехала туда вечером в пятницу. Все необходимые мне вещи лежали в небольшой сумке. Мы с Джоном отправились обедать, но почти ничего не съели. Когда мы вернулись, я приняла спорынью и стала ждать. Ночью ничего не произошло. Мы оба не спали. К утру никаких симптомов не появилось, и Джон ужасно занервничал. Я понимала, какие мысли крутятся в его голове.

Что, если средство не подействует? Или произойдет худшее — оно вызовет такое сильное кровотечение, что я умру. Это могло погубить его карьеру, всю жизнь. Я отправила его на футбол. Он сделал вид, что не хочет идти, но я настояла. В конце концов он обрадовался моей настойчивости и ушел.

Боль появилась перед самым началом игры. Я слышала музыку, крики; к стадиону, сигналя, съезжались автомобили. Я решила, что коль скоро боли начались, все быстро завершится. Однако я ошиблась. Боль не проходила. Она постепенно усиливалась. Из окна доносились радостные возгласы, взрывы ликования.

Через некоторое время я спросила себя: «Почему он не здесь? Он должен был остаться, что бы я ни говорила». Когда боль усилилась, я сказала себе: «Этот goy! Вот почему он ушел! Он — goy, и ему нет дела до моих страданий!» Меня охватила ненависть к нему. Я забыла о том, что он испугался не меньше моего, что он хотел остаться, что сама отправила его. Я ненавидела Джона. Обвиняла его в том, что он — goy.

Затем это началось. Кровотечение. Я думала, что обрадуюсь, увидев кровь, но она испугала меня. Я подумала, что умру.

Зажав полотенце между ног, чтобы остановить кровь, я легла в ванной на пол; я боялась смерти и звала ее. В дверь постучали. Кто-то произнес мое имя. Я решила, что это Джон. «Он вернулся! Вернулся!» — подумала я. Значит, он не такой уж и goy. Но дверь была заперта изнутри. Я собралась с силами и подошла к двери, чтобы открыть ее. Там стоял не Джон, а мой отец.