Создатели Империи

Возможно, источник демонической силы Александра заключается в его вере в свое счастье, которая воодушевляла его, подобно многим другим великим личностям политической истории. Однако никогда еще действительные обстоятельства всей жизни и всех деяний не соответствовали в такой степени, как у Александра, этой вере, которая неотделима от его представлений о своем божественном происхождении и, возможно, собственной божественности. Не потерпев ни одной серьезной неудачи, бросая вызов судьбе, он шел от успеха к успеху, невозможное было для него возможным, никто и ничего не могло затмить всевозрастающую славу его имени. Не только сумма выдающихся духовных способностей и дарований, но и единственная в своем роде удача, которая никогда не покидала «сына Бога», заставляют светить звезду Александра для современников и потомков по-прежнему ярко. Хотя никто не знает, что случилось бы, если бы Александр прожил дольше, все же последние планы и меры царя наводят на мысль, что ранняя смерть, поднявшая сына Зевса — Амона в бессмертие, одновременно уберегла его от судьбы, постигшей других исторических личностей, которые после подобного успешного и счастливого взлета полностью подпадали под «демонию власти», утрачивали способность к реальным оценкам и не в последнюю очередь из-за этого терпели впоследствии неудачи. То, что Александру, в отличие от них, было суждено закончить свое существование как герою в ореоле славы и непобедимости во цвете лет, по-видимому, оказало решающее воздействие не только на возникновение популярного просветленного образа в последующие столетия, но и на то, что в новейшей историографической литературе этот человек предстает в особом блеске.

Здесь следует сделать одно замечание, правильность которого подтверждают и история, и современность: там, где эмоции сталкиваются с трезвым рассудком, они, как правило, оказываются сильнее. В нашей науке, как и в любой другой, построенной на трезвом анализе, должно было бы быть иначе. Однако это не так, и нигде это не проявляется настолько очевидно, как в сфере суждений об исторических личностях, к которым иные историки — никогда в этом открыто не признаваясь — выказывают отношение гораздо более основанное на эмоциях, чем на беспристрастном изучении исторического материала. От Теодора Моммзена можно было бы ожидать, что он избежит этих слабостей, однако та безудержная хвала, которую он воздает Юлию Цезарю в своей «Римской истории» в сочетании с уничижительной оценкой Помпея, свидетельствует, что даже этот великий ученый не всегда мог избежать вышеназванной опасности. Что же касается Александра, то нельзя не увидеть стремления историков возвысить его, невзирая на все трезвые научные доводы, и это порой приобретает черты почти религиозного рвения. Так, например, самому известному, пожалуй, современному биографу Александра Ф. Шлахермейру кажется, «будто Александр не встал в ряд с другими богами, а даже превзошел их своими притязаниями». Как добавляет автор, то, что замыслил царь, «было уже, собственно, делом божественного отца, делом всемогущего… Быть богом-отцом замыслил титан, человек действия, и хотел, подобно всемогущему, создать новый мир». Здесь мы действительно попадаем в сферу, которая больше не является научной, и какие-либо контрдоводы могут только ранить чувства…

Как предвосхищение подобного подхода может прозвучать жалоба, высказанная Плутархом около 100 года до н. э. в его сочинении «Судьба и добродетели Александра». Согласно Плутарху, слишком рано душа Александра, посланная богами на землю, была отозвана обратно, и потому не смогло осуществиться, чтобы всеми людьми управлял один-единственный закон и все уважали одно и то же право и общий для всех свет. Теперь же часть земли осталась без солнца, поскольку она не видела Александра, — так красочно оформляет Плутарх свои мысли. Но и в древности были отдельные люди, которые — в отличие от Плутарха и других авторов Вульгаты — сохраняли по отношению к Александру дистанцию; среди них прежде всего следует назвать государственного деятеля, философа и поэта Сенеку, чье весьма критическое суждение о царе не следует оставлять без внимания, поскольку оно предвосхищает то, что мы понимаем под «демонией власти» (не путать с демоническим, в понимании Гете!).

Злосчастного Александра, как выражается Сенека в 94-м письме к Луциллию, в незнакомые миры гонит жажда разрушения. Не удовольствовавшись завоеваниями своего отца, он вовлекает в войну весь мир и восстает против того, чтобы его победный поход следовал по стопам Геркулеса и Либера, он противопоставляет себя даже природе. Non ille ire vult, sed non potest stare… Таким образом, Сенека видит в Александре первый пример тех людей, «которые, кажется, гонят других, а в действительности гонимы сами».

* * *