Созерцатель

Выключил телефон, дождался, пока моё ухо покинет последнее эхо истошных звуков, прислушался к наступившей тишине и вернулся к друзьям. Они по-прежнему разговаривали усталым полушепотом, так дружелюбно и мирно… Но крик о помощи прозвучал. Пусть с другого континента, от человека далекого не только географически, но и духовно. И не помочь ему, его дочке я не имею права.

В ту минуту моих бестолковых размышлений прозвучали одновременно два телефонных вызова: моя «Нокия» пропиликала мелодию из фильма «Крестный отец», золотая «Верту» Бориса — детским плачем. Ясно: это Василий набрал нас обоих, используя функцию «конференция» — одновременный разговор с несколькими абонентами. «Юноша бледный со взором горящим» сообщил нам, что заполучил в гости замечательного старика, питерского дворянина, профессора и приглашает нас принять участие в дегустации его искрометных историй в кофейне «Спящий лев». Пока я выслушивал бурный поток сознания поэта с криминальным прошлым, мне вспомнился другой замечательный старик, который мог долгими часами непрерывно фонтанировать «правдивейшими» историями из жизни народных масс в том же кофейном заведении — и легкая грусть утраты коснулась моих седеющих висков холодным ветерком.

Мы с Борисом и Фархадом, за компанию, подошли к клубу, у входа стоял бронированный черный лимузин, на котором Василий возил своего начальника. В уютном полумраке подвальчика за столом в углу — голова к голове — сидела парочка: пылкий юноша в черной спецодежде и седой старик в классическом сером костюме-тройке да еще и с бабочкой в горошек. Начинающий литератор торопливо читал рукопись, старик с басовитым покряхтыванием слушал. Увидев нас, чтец вскочил с места и представил нам соседа по столу, долго перечисляя его заслуги перед всемирной литературой. Профессор усмехнулся и сказал:

— Мне очень приятно было узнать, что в столице водятся такие милые ребята, как Василий, которые в своих работах используют не сегодняшнюю «ацкую» тарабарщину, а высокий стиль Державина, Баратынского и Пушкина. — Он воткнул в рукопись Василия, молча возлегающую на столе, указательный палец, окольцованный на пушкинский манер тяжелым перстнем. — Только, ребятки, прошу вас, называйте меня без этого академического профита, просто: Старик Собакин или «док» — на выбор.

— Как-то не совсем удобно, — протянул Борис, растирая мочку уха; мы с Фархадом дружно закивали.

— Да бросьте, как говаривал мой приятелище Бродский «не в Бельгии живем!» — Он повернулся к Василию: — Но у меня есть к тебе, Василек, одно важное предостережение! Не нужно бы главным героем обозначать врага человеческого. Просто из соображений духовной безопасности. Наверное, слышал пословицу: стоит только имя его назвать, как хвост с копытами уже рядом. Видите ли, я седой православный дядька, но моя профессиональная специализация — поэзия Серебряного века, а мои подзащитные всерьез баловались оккультизмом.

Саша в неизменной красной бабочке на белоснежной сорочке принес горячие бутерброды с кофе, уважительно расставил по столу, смахнул несуществующие крошки и, взглянув на бабочку клиента, трепетно поправил свою. Старик прошептал «Отче наш», перекрестил еду, приоткрыл портфель, извлек салфетки размером с наволочку, одну бросил на колени, вторую укрепил на груди.

— Простите, вынужден беречь последний воскресный костюм: другой такой на мои нынешние доходы уж не потянуть. — Затем оттуда же достал и раскрыл кожаную коробочку с вензелем, выложив на стол серебряные вилку с ножом. — А это, чтобы дорогущие зубные протезы уберечь на всю оставшуюся… — И стал с хрустом отрезать от огромного бутерброда махонькие кусочки и, продолжая разговор, закидывать их в рот. — Так я продолжу. Знавал я одного господина довольно известного в питерских кругах. У нас в семидесятые годы существовала не только доморощенная э-зоо-терика, но доподлинная, переданная по наследству от прежних почтенных колдунов, спаси и сохрани от них. Этот господин Икс прошел адские круги буддийской инициации и стал практиковать магизм в натуре: заходил в любую сберкассу и брал нужную сумму денег, никогда не платил ни в ресторанах, ни в театрах, ни в авиа-кассах. Дамы-кассиры-официантки выполняли любую его прихоть, его самого не запоминали и покрывали недостачу из своего кармана. Так вот зашел он как-то ко мне домой, попили чайку, и решил дружок мне класс показать. Взошел на стену, погулял по настенному ковру, потом прошелся по потолку да и по другой вертикальной стене, как ни в чем не бывало, спустился на пол. Ну я конечно вежливо изумился. …А через некоторое время узнал, что мой Иксуша кончил весьма печально: вселился в него нечистый дух, забрали бедолагу в психушку, где он вскоре и скончался.

— Что-то я не пойму, — сказал Вася. — Вы сказали, что это он от буддизма так сомлел?