Читаем Созерцатель. Повести и приТчуды полностью

Созерцатель. Повести и приТчуды

Бонтецки отодвинул засов и рукой толкнул дверь. В коридоре стоял молодой мужчина, возможно, молодой человек, так как лицо его, гладкое, подвижное, улыбчивое, со светлыми блестящими глазами, было вполне моложавым. Не дожидаясь вопроса, молодой человек сказал:

— Я к вам по объявлению. Вот, — показал он полоску бумаги.

— Никаких объявлений я не давал, — ответил Бонтецки строго и решительно и даже, пожалуй, резко, — в той сухой, отстраняющей манере, какую принял в последние месяцы.

— Я тоже так подумал, что вы не давали никаких объявлений, — вежливо и настойчиво ответил молодой человек, — но теперь я убедился, что это вы давали объявление.

Бонтецки брезгливо взял протянутую полоску бумаги и прочитал: «Даю уроки философии и хорошего стиля. Деревянный домик в пятнадцати минутах от вокзала».

— Бред какой-то! — рассмеялся Бонтецки. — Писано моим почерком, но, разрази меня, если я помню, чтоб где-нибудь это наклеивал. Разве что пьян был?

— Почерк трезвый, — ответил, улыбаясь, молодой человек. — Почерк вполне трезвый. Я поначалу тоже решил, что всё это пьяная шутка для унылых трезвенников, но потом перерешил отыскать вас и потратил несколько дней, чтобы найти деревянный домик в пятнадцати минутах от вокзала, — он рассмеялся, — какого вокзала? Это вопрос. И всё-таки я вас нашел и вижу, что именно вы хотите давать уроки философии и хорошего стиля. Вот я и пришел.

Бонтецки отодвинулся от прохода, хмыкнул, показал рукой:

— Проходите.

Молодой человек прошел в коридорчик квартиры, задернул за собой дверь и остановился, ожидая.

— Даже не знаю, что вам и посоветовать, — раздумчиво произнес Бонтецки. — Вроде бы я, как вижу, сделал это предложение, но вроде бы мне и наплевать и на философию, и на хороший стиль, и, извините, на вас. Хотя вы здесь не при чем.

— Мне думается, совсем напротив, именно я здесь необходим, — мягко и настойчиво объяснил молодой человек. — Мне как раз крайне нужны философия и хороший стиль.

— Зачем? — спросил Бонтецки. — Живите, как жили до сих пор. Читайте книги. Любите женщин и животных. Смотрите в небо. Грейтесь на солнышке. Выращивайте цветы. Валяйтесь на траве. И вся философия, какая нужна, окажется в ваших руках.

— Всё это я буду делать, — ответил молодой человек, — но сверх того мне необходимы уроки философии и хорошего стиля.

— Это понятно, — перебил, не дослушав Бонтецки, — но должна же быть какая-то цель, помимо желаний.

— Есть цель, — спокойно ответил молодой человек. — Я собираюсь организовать союз любомудрия.

— Че-его? — задохнулся удивлением Бонтецки. — Союз? Вы что, сумасшедший? Что за дикая страсть — объединяться? Все эти клубы, кружки, союзы, общества, ассоциации, фаланстеры... Как ваше имя?

— Азиль.

— Так я и думал! L'asile d'aliénés,[130] — мрачно скаламбурил Бонтецки. — И имя-то какое-то неведомое. Вы не пришелец?

— Да, я пришелец, — улыбнулся молодой человек.

— Привет! Только ещё этого не хватало!

— Привет, — спокойно ответил молодой человек.

— Тогда зачем вам я? — спросил Бонтецки. — У нас в городе есть целый институт философии, есть кафедры при университетах. А хорошему стилю обучает фирма по обслуживанию населения. Там вас научат и стилю, и заграничным языкам, и вязанию крючком и спицами, и всякой всячине.

— Не хочу кафедру и фирму, — твердо сказал молодой человек. — Я хочу брать у вас уроки философии и хорошего стиля.

— Голубчик! — воскликнул Бонтецки. — В нынешнем сезоне я намерен пользоваться уличным стилем. А философию я выпекаю домашним способом по рецептам дедушки.

— Вкуснятина! — рассмеялся человек. — Это меня устраивает.

— Однако! — хмыкнул Бонтецки. — Чувство юмора — почти талант. Приятно. Проходите, — он отворил дверь в комнату. — Красная гостиная. Не напугайте моего беспорядка. Пальтишко повесьте на гвоздь. На этот, на кривой, он крепче. Присаживайтесь. — Он прошел в комнату, уселся за стол под большим красным драным абажуром, поставил на стол локти, ухватил руками подбородок и смотрел, как Азиль снимает пальто, вешает на гвоздь, проходит и садиться.

— Ну? — спросил после минутного молчания Бонтецки. — С чего вы полагаете начать? Мы можем сначала рассмотреть философию по периодам — до Христа или после Христа, до Маркса или после Маркса. Либо выбрать в качестве ориентиров каких-либо философов, чьи концепции вам представляются близкими по темпераменту или логике. Или просто — побродим в окрестностях души?

— Я полагаю начать, — ответил Азиль, глядя в лицо Бонтецки ясными, светлыми, много понимающими глазами, — я полагаю начать с основного вопроса окрестностей, — что есть человек?

— Молодой человек, — наставительно произнес Бонтецки, — а не напугает вас необратимость познания?

— Нет, — твердо ответил Азиль, — не напугает. Мне бы сквозь очищающий ужас необходимости добраться до иррационального компонента, и тогда...

1987