Созерцатель. Повести и приТчуды

— С удовольствием, — сказал я. — Сейчас, по условиям сбора справок, я живу один и буду рад вас видеть в гостях. Приходите, попьем чайку, побеседуем. Поговорим о ваших и наших родственниках. Скажите, если не секрет, почему вы выбрали именно такой путь к свободе? Почему вы уверены, что вас как родственника Иисуса Христа выпустят на свободу? Выпустят благодаря этому или вопреки?

— Несмотря на это, — быстро ответил старичок, у которого как будто были продуманы ответы на все вопросы. — А потому я выбрал, что хочу быть в тех местах, где ступали ноги моих предков. И я верю в Воскресение.

— Но сегодня понедельник. Воскресение прошло.

— Оно будет, — твердо ответил старичок. — Хам уже грянул и уходит. Мы сможем смотреть ему в спину. Пристально и страшно. Чтоб у него плечи втягивались и спина горбилась.

— Не надо, — сказал я, — давайте лучше уйдем из оскверненных мест. Повернемся спинами и уйдем. Каждый в свою сторону и по своей тропе.

— Да, — вздохнул он, — если я обойду своего Исидора.

— А я — Назария.

— Так, так, — сейчас соображу, — встрепенулся старичок, — так. Семнадцатый век. Неужели? — спросил он. — Если это Назарий Чистый, тогда я вам не завидую. Даже косвенный родственник убиенного восставшим народом автора соляного налога не может рассчитывать на благоприятный ответ Машины. Попробуйте покопаться в более поздней истории, где-нибудь среди приближенных людей Фрола Разина. А вообще-то вы, — успокоил старичок, — не надейтесь, что вам удастся в короткий срок получить достаточное количество просечек на выездной карточке. Приготовьтесь к длительной осаде Великой Машины. А это будет сложнее и дольше, чем осада Троице-Сергиевского монастыря, — пошутил он.

Когда в очередной день прихода моего старинного приятеля, бывшего моим якобы тождеством, я рассказал об уловках Машины, приятель мой надолго задумался и замолчал часа на полтора. Он подпер лоб ладонью и задумался. Я знал, что ум его не скоротечен, и потому не мешал и даже ушел из кухни в комнату.

— Да! — воскликнул он наконец, и я, радостный, выбежал к нему. — Да, — сказал он, — здесь, в этой твоей машине есть, некая тайна. Ее, возможно, никто не знает, этой тайны, кроме самой Машины.

— Ну вот, — разочаровался я, — опять тайна, да еще и машинная. Кто ж ее может разгадать? Да и зачем она нужна? Всего-то и нужно от Машины, чтобы она подтвердила мое, то есть твое, право выехать из этой страны в другую.

— Ты не понимаешь, — сказал он, — это даже и лучше, если у Машины есть некая тайна. Тебе следует поступить так. Ты создаешь собственную тайну, но такую, какую не под силу раскрыть даже этой Великой Машине.

— Как это возможно? — спросил я. — Машина знает обо всех людях, постоянно пополняет свои информационные кладовые и банки. К тому же и мы сами, и владеющая нами Машина, — все живет под покровом тайны мироздания. Этого ли недостаточно, чтобы Машина тотчас бзикнулась со своей логикой?

— Тайны мироздания можешь не касаться, — мудро посоветовал приятель, — тайна мироздания тебе не по плечу и не по карману. Но вот собственную какую-нибудь хитрую, заковыристую тайну можешь создать. Тогда Машина будет во что бы то ни стало стремиться раскрыть твою тайну, которой на самом деле может и не быть, и тогда либо раскроет свою тайну, либо плюнет на все и выдаст тебе карточку на отъезд.

— Машинное упорство может превосходить мое упорство, — уныло произнес я.

Приятель рассмеялся.

— Как будто ты только начал жить не свете. Человеческое упорство превосходит все мыслимое и невозможное. Главное — тайна. Создай собственную нераскрываемую и неузнаваемую тайну, и мы — спасены. Я вместо тебя уезжаю, а ты вместо меня остаешься.

— Из чего же я сделаю тайну? — возразил я. — Все у меня на виду, кроме естественных отправлений организма, которые, надеюсь, никого не интересуют, даже Машину.

— Быт — накладные расходы творчества! — воскликнул он. — Сотвори тайну из пустоты! Большинство общественных устройств и большинство диссипативных человеческих структур создаются именно на тайне пустоты. Пустота придает тайне глубину и многозначительность. Пустота вызывает уважение окружающих. И затем, как объяснил известный наш писатель, тайна и чудо — соседи, и живут в доме, именуемом «авторитет». И твой знакомец, доказывающий, что он родственник Христа, понял это очень хорошо. Большего авторитета, чем Христос, и придумать нельзя. Перед ним любой человеческий закон рассыпается. А ты, — сказал он, — как только создашь свою тайну пустоты, так сразу и полюбишь ее. Всякая пустота обожает свое содержание. С ним ты и уедешь! — рассмеялся он.

— С тайной меня не выпустят, — усомнился я.

— Я все обдумал, — решительно заявил мой приятель-тождество. — Я поеду как будто с пустотой, а ты как будто останешься с тайной. И там, на месте, я продам тайну, а ты, здесь, наполнишь чем-нибудь свою пустоту.

— Но здесь нет никакой логики!

— Перестань, — отмахнулся он. — Для Абсурда логика — предрассудок. Неужели ты можешь оставаться во тьме невежества и в сетях предрассудков?

— Да ты поэт! — воскликнул я, потому что мне нечего было сказать.