Созерцатель. Повести и приТчуды

— Да, — вздохнул он, — нет ничего скучнее нашей жизни. Да и вашей тоже, — улыбнулся он широко, обаятельно, по-русски.

Я допил остывший кофе, раскланялся.

— Месье, — сказал я, — всему виной ваши претензии на исключительность. Исключительность — прибежище убогих.

— Пусть, — с горечью произнес этот странный человек, и его глаза наполнились слезами. — Все равно я люблю Россию до боли сердечной.

Пока я переходил улицу, я чувствовал на себе его взгляд.

ПУТЕШЕСТВИЕ В КИОТО

Самолетом я добрался через Гонконг в Токио, а оттуда в Киото, где предполагал встретиться с Асито-сан, чья личность и направление ума волновали меня с давних пор, когда впервые я познакомился с его методом отыскания истины. Несколько его abstracts, помещенных в «Сайенс», в свое время и позже не обратили на себя пристального внимания. Ученые и философы часто занимаются пустяками, поднимая по этому поводу разноголосый шум, и потому великая концепция Асито-сан осталась незамеченной. Этот человек, сумевший отыскивать истину в полноте ее познаваемости, сумевший высказать ее на языке семантики и математики, мог по праву быть причисленным к благодетелям человечества. Или к злодеям, поскольку сделал ненужными усилия миллионов людей, которые занимались тем же, но иначе: просто перекладывали, меняя местами, понятия обыденного сознания, не имеющие в себе никакого значения, кроме заключенного в самих словах.

У меня было рекомендательное письмо профессора Свенсона, изобретателя знаменитой игры семантических сетей. Свенсон и Асито-сан некогда работали вместе в Венерсборге, или, по словам Свенсона, «просто гуляли по берегу озера и бросали камешки в воду». Затем Асито-сан оставил научные занятия, вернулся домой и обратился в правоверного буддиста. Эта метаморфоза ничуть не удивила Свенсона, и, по его мнению, всякий аналитик рано или поздно возвращается к Единому, чтобы оплатить грех обретенного знания искупительной жертвой отказа. Это так, хотя и печально. Человеку, нашедшему истину, нечего делать среди людей, он может возвращаться обратно.

Я немногого ждал от своей поездки. Асито-сан, если он жив, был в таком почтенном возрасте, когда память и внимание фиксируются на далеких подробностях, милых его сердцу, но совершенно безразличных для слушателей. Кроме того, отказ от мирской суетности означает и отрешение от прежних дружеских отношений, и старый самурай мог с непроницаемым лицом и без традиционной безразличной улыбки заявить мне, что никакого Свенсона он и в глаза не слыхивал и что по поводу истины мне лучше обратиться во Всемирный банк статистики, где систематизированы любые истины, когда-либо открытые или обнаруженные человечеством во все времена его существования. Я рассуждал с точки зрения европейца. Если же учесть, что нынешний Асито-сан вдруг стал буддистом, тогда мое предприятие заранее обречено на провал: учение открывается тому, кто умеет слушать, я же собирался, по-видимому, услышать не то, что мне скажут, а то, что хочется. Тем не менее со свойственным европейцам упрямством я решил все-таки побеседовать с мудрецом.

Я без труда нашел старый дом, крытый мискантом и с двух сторон окруженный бамбуковой изгородью, но вышедший на мой голос слуга или ученик просто сказал, что учитель пребывает в храмовом саду. Больше никаких разъяснений не последовало, и мне самому предстояло решить, в каком именно из трех тысяч храмов пребывает учитель и как долго он собирается там пребывать. Я отправил такси и багаж в отель и не торопясь двинулся пешком по улице.

Задача была не из легких, но я надеялся, что мне повезет: только европеец может логически верить в чудо — если оно существует, оно непременно произойдет, а если оно не должно произойти, то оно по неисповедимым законам предположений произойдет даже быстрее, чем в первом случае. К счастью, путеводитель по Киото был составлен таким образом, что облегчал поиски. В карманный компьютер я вложил систему поиска с учетом времени года и суток, возраста учителя и возможной эволюции его взглядов, расположения звезд и планет, интенсивности солнечного излучения и количества осадков за минувшую неделю и так далее, не обойдя вниманием и такие, казалось бы, мелочи, как внешнеторговый баланс государства и количество выловленной рыбы.

Через час я входил в монастырь Тэнрюдзи. Асито-сан сидел на толстом плоском камне у мостика через ручей и смотрел на бегущую воду. Я сразу понял, что он — это он, и он, видимо, понял, что я — это я. Он поднял лицо, и несколько мгновений мы общались молча, одними взглядами. В его взгляде было: «Ты пришел спросить меня, но истина данного момента утекла с водой этого ручья, а вечной истины нет ни у кого, даже у Будды». В моем взгляде было: «Я готов изнасиловать ваш покой, но вам придется ответить на мои вопросы».

Я с поклоном и негромко представился, подал рекомендательное письмо Свенсона и присел рядом на соседний камень.