Сожаления Рози Медоуз

Пока меня тащили, я заглядывала во все открытые двери. Однако меня постигло разочарование: повсюду облезала краска, из-под оторванных обоев виднелась штукатурка, ковры были грязные и истрепались в бахрому, а кое-где их и вообще не было.

Мебель была в основном старая и хорошая, но ее попросту свалили в комнаты, ни капли не задумываясь о стиле или удобстве, и у комнат получился какой-то неопределенный вид, будто рабочие бросили мебель с намерением потом переставить. Разумеется, особняк мог бы стать прекрасным – большой дом произвольной планировки со множеством внушительных залов с высокими потолками. Здесь были арочные окна со средниками, готические двери и огромные каменные камины с глубокими очагами. Но похоже, Джосс с Аннабел ничего этого не замечали. Ставни на некоторых окнах, видимо, никогда не поднимали, и от этого комнаты казались угрюмыми и темными; камины в основном служили дополнительными шкафами: в альковах были стопками навалены книги. Те картины, что я видела, стояли по углам.

Мы прошли в холл и поднялись по лестнице, одной из трех, за которой было еще две. На главной явно уже побывала Вера с ее моющим средством: смертельно скользкие ступеньки так и сверкали. На других двух, спиральных, приходилось смотреть под ноги, чтобы не провалиться. Естественно, Айво пришел в восторг от убийственных лестничных пролетов и так и норовил поставить мне подножку или вскарабкаться над пропастью, словно лыжник-новичок, который вознамерился в первый же день получить на опасном склоне как можно больше переломов. Когда мы добрались до близняшкиных комнат, я, как полагается, принялась охать и ахать: здесь тоже было все розовое, в блестках и рюшечках. Потом, увидев, что они целиком поглощены нарядами, я их оставила. Возвращаясь на лестничную площадку, я заметила приоткрытую дверь. Заглянув, я увидела Марту, которая крепко спала на кровати. Вот это круто, подумала я. Неужели ее наглости нет предела? Ладно, мне-то что: от меня всего и требуется забрать еду и вернуться, правда, в легком смятении, к относительно нормальной жизни в своем коттедже.

Так у меня и завелся своего рода распорядок. Каждый день я готовила на своей плите все, что только возможно, а потом относила в дом. Решив раз навсегда, что неприветливость Марты меня не напугает, я влетала в кухню, щебеча: «Марта, какой чудесный денек!» – на что она обращала ко мне свои холодные серые глаза и бурчала: «Неужели?» Затем следовало ледяное молчание, и я принималась отчаянно тараторить, как мне нравятся такие морозные зимние деньки, хотя на самом деле мне хотелось сказать: «Эй, Марта, глупая потаскушка, не желаешь ли получить хорошего пинка под зад?»

Но наша договоренность меня устраивала, так что я держала язык за зубами и наблюдала за ней с растущим изумлением. Она решила, что мой приход знаменует ее уход, и в тот самый момент, как я переступала порог особняка, Марта хватала сумку со стола и кожаную куртку со спинки стула и попросту исчезала. И вовсе не в глубинах дома, не на втором этаже – чтобы поспать и глотнуть диетической колы, – она выходила на улицу, садилась в машину и пропадала за холмом на добрых несколько часов. Из окна я смотрела, как ее дряхлая «мини» с ревом срывается по дорожке. Черт, ну и нахалка. А что, если позвонит Джосс или Аннабел? Что, если они спросят, где она? И куда она ездила, черт возьми? Неужели к Гари? Чтобы по-быстрому перепихнуться?

Вообще-то, я была рада от нее отделаться. Когда она уезжала, напряжение в воздухе рассеивалось, да и близняшки были отличной компанией. Я научила их готовить кое-какие простые блюда, пока они, как сороки, скакали вокруг меня, и даже Тоби приходил, присаживался на край кухонного стола и смотрел, как я работаю. Иногда я болтала с ним о реке; спрашивала, какие там водятся звери, думает ли он, что летом будет много рыбы, видел ли он гнездо цапли в зарослях. Постепенно я разговорила его, общаясь на ту тему, которая казалась ему захватывающей. Я заметила, что в последнее время он стал чуть менее угрюмым, и еще обнаружила, что, если очень постараться, можно его рассмешить. Как-то раз, заглянув в коттедж, чтобы забрать кое-какие продукты, я застала его на кухне: он распевал под радио, привезенное мной из Лондона.

– У тебя красивый голос, Тоби, – удивленно проговорила я. – Ты в школе поешь?

– Не говорите глупостей, – огрызнулся он, спрыгивая со стола. – Думаете, в этой семье уживутся два артистических темперамента?

С этими словами он треснул дверью черного хода, вооружившись пакетиком бисквитов с начинкой.