Сожаления Рози Медоуз

«Работать» в понимании Гарри означало: неторопливо позавтракать, переодеться, иногда по три-четыре раза – ведь наш Гарри настоящий модник; медленно подняться наверх, пройти сквозь дверь кабинета и внезапно – абракадабра! – превратиться в специалиста по недвижимости! Поскольку недвижимости у Гарри было всего два дома, в одном из которых он жил, а другой сдавал, можете представить, какая напряженная у него работа. Так чего удивляться, что от адски тяжелой работы у него проблемы с кишечником. Чего удивляться, что ему приходится избавляться от стресса, все утро названивая друзьям, которых зовут Банки, Манки и Спанки и которые заняты столь же кипучей деятельностью. Чего удивляться, что в конце концов он так перетруждает себя, что приходится лежать, растянувшись на диване до обеда. Остаток дня проходит примерно так Ровно в двенадцать звонит телефон, Гарри плетется к столу, и начинается разговор:

– Шалтай?

– Боффи!

– Как работа?

– Странно, сегодня совсем не идет. – (Мне особенно нравилось слово «странно».) – Может, перекусим?

– Почему бы и нет? Увидимся в час.

И Гарри отправляется в клуб, оптимистично взяв машину, но всегда возвращаясь без нее – в лучшем случае в такси. Просунув ключ в дверь после нескольких попыток, снова заваливается наверх, падает на диван, выходит в пять, принимает ванну, напивается в хлам, ужинает, заливает еще сверху и идет спать. О да, работка не бей лежачего.

Я вышла и с Айво на руках заспешила вниз по тропинке.

– Я забыл – куда вы идете? – Голос Гарри внезапно остановил меня. Я виновато обернулась. Он стоял в дверях.

– В парк, потом к Элис.

– В такой час? Такие, как она, встают не раньше десяти. Храпят в своих норах, видят галлюциногенные сны. – Он нахмурился. – К тому же я тебе говорил: не нравится мне, что Айво ездит на этом велосипеде.

– У него шлем, Гарри, – терпеливо ответила я, усаживая Айво на детское сиденье своего велосипеда. – И ему нравится кататься, к тому же мы всего лишь едем через парк.

– Вообще-то, Гарри не нравилось, что мы оба катаемся на велосипеде. Для Гарри имидж – это все, а велосипеды – слишком уж богемно. Ему хотелось, чтобы я одевалась с головы до ног в темно-синее, с отдельными минималистскими акцентами белоснежного – трусики и жемчуга, – а Айво был бы одет морячком. И чтобы мы оба ехали в темно-зеленом «рейнджровере», причем Айво сжимал бы в руках паленый экземпляр «Маленького негритенка Самбо».[9] К счастью, капитала от недвижимости на Меритон-роуд хватило бы лишь мне на трусы и Айво на костюмчик.

Торжествующе улыбнувшись Гарри, я подтолкнула сияющего Айво к калитке.

– Смотри, как ему нравится.

– У-фф, – проворчал он. – Ладно, только поосторожнее. Еще не хватало, чтобы сын и наследник сломал шею.

Оказывается, имени не было не только у меня, но и у Айво.

– Не волнуйся, с ним все будет в порядке.

– И не принимайте наркотики! – раздался заключительный выстрел, когда я выехала на дорогу.

Сжав зубы, я остановила поток ругательств и нажала на педали.

Элис была художницей и моей любимой подругой. Я знаю ее с четырнадцати лет, и за это время она даже сигарет не курила, не говоря уж о наркотиках. Но Гарри-то лучше знать. Ведь Элис носит эксцентричные шмотки из секонд-хенда; Элис повязывает голову шарфом и машет кистью; значит, у нее точно должны быть какие-то отклонения.

И все же, колеся по улицам Вондсворта по направлению к солнечному парку, я вдруг поверила, что Гарри, со всеми его предрассудками, остался позади. Стояло восхитительное зимнее утро: свежий, холодный день, синее небо. Птицы, те, что не удрали на юг, радовались неожиданному удовольствию. И щебетали от души, как и Айво, заливисто распевающий «Пафф – волшебный дракон» на заднем сиденье. Я улыбнулась и глубоко вздохнула, свернув на узкую тропинку; холодный ветер щипал щеки и уши. Я почувствовала себя легче и счастливее, чем была многие годы.

– Мы идем к Элис? – прокричал Айво.

– Да, милый.

– И Молли и Лу?

– Конечно. – (Молли и Лу – дочки Элис.)

– И по магазинам? – с надеждой добавил он. Раз по магазинам, значит, за сладостями.

– Возможно.

– А потом?

Вот именно, Рози, а что потом? Что произойдет позже? Куда мы пойдем? Где будем жить? Что ж, придется что-то искать. Буду работать неполный день, найду способ содержать нас обоих и не сидеть ни у кого на горбу. Что-нибудь да подвернется.

Дом Элис стоял в конце ряда мрачных викторианских зданий из красного кирпича и не имел с ними ничего общего. Во-первых, ее дом был намного меньше, почти как коттедж, будто кто-то взял, подумал, да и обрубил его с одного конца. Дом был выкрашен в бледно-розовый цвет, входная дверь – в темно-голубой. По стенам расползались вечнозеленые лианы, а летом – клематисы и розы, а вместо обычного убогого пятачка пыльной лондонской травы перед домом Элис вырастила настоящий деревенский садик со змеящейся посредине кирпичной дорожкой. Циники сказали бы, что пародия на деревенскую жизнь в сердце Уондсворта – чудачество чистой воды, но Элис так элегантно и убежденно занималась своим садоводством и домашним хлебопечением, что никто не осмеливался над ней смеяться.