Сожги моё солнце (СИ)

Осторожно повернув ключ, Арден отошла от двери, ожидая, когда муж войдёт.

Ручка медленно начала опускаться. Девушка следила за этим, будто в замедленной съемке. Она ждала встречи с Альбусом и боялась. Боялась потому, что знала, что сможет простить ему всё, что он может сделать. И это бесило, это так раздражало, что она была готова удавиться.

Наконец дверь начала открываться. Арден уже могла видеть кроссовки Альбуса, джинсы. Поднимая взгляд, она следила за тем, как дверь открывается шире и в проёме появляется чёрное поло, а потом и лицо мужа.

Такое родное и в то же время такое далёкое.

Альбус был весь мокрый. С волос на лоб и щёки падали крупные капли воды, стекая по шее за шиворот и на грудь. Его лицо было очень бледным и уставшим.

Наконец Поттер поднял глаза, и Арден даже отступила под напором тяжёлого, измученного взгляда. Хотелось простить ему всё.

Альбус молчал, то ли не зная, что сказать, то ли просто потому, что устал.

— Скажи что-нибудь, — наконец проговорил он.

Голос был хриплым, а его хозяин казался вымотанным. Эти слова были вымученными.

Альбусу хотелось просто свалиться здесь и никуда не идти, ничего не говорить. Он не был готов слушать то, что скажет Арден, не был готов отвечать за свои поступки. Не сейчас. Он чувствовал себя подростком, не способным на серьёзные действия, но просто не мог.

Как он тогда сможет растить ребёнка? Если сам ещё не вырос достаточно.

И-ди-от.

А Арден всё молчала. И это действовало на нервы. Хотелось выместить злость и усталость на чём-то.

Но Альбус терпеливо ждал того, что скажет жена. Он должен ждать, терпеть мучения за то, что натворил.

Режим самобичевания снова включён.

Но кому это нужно? Кому это поможет? Никому и ничем.

Поэтому Альбус постарался успокоиться и снова с ожиданием посмотрел на Арден.

— Может, тебе уже стоит что-нибудь сказать? Извиниться, например, — сказала наконец девушка, сложив руки на груди и глядя на молчавшего Поттера. — Ты трус, Альбус, — прервала она длительное молчание. — Ты даже не можешь признаться себе в этом. И в том, что ты придурок. Я такая идиотка… — при этом она взъерошила волосы, глядя куда-то мимо мужа, будто обращаясь к самой себе.

— Прости меня, — тихо сказал Ал. — Я мудак, я знаю, но я не хотел причинить тебе боль. Ты — самое дорогое, что у меня есть.

Арден горько усмехнулась и сказала:

— Да? Не похоже.

Тогда Альбус продолжил:

— Я не могу без тебя жить, не потому, что это, мол, невозможно, как говорят. Я, наверное, смогу. Просто такое ощущение, как будто я разучился это делать. Знаешь, как когда лет десять не катался на велосипеде, тебе кажется, что, сев на него, ты не справишься с управлением и расшибёшь колени? Вот и я так. Разобью колени, пытаясь вновь научиться жить без тебя.

Арден зачарованно слушала Ала, глядя на него во все глаза. Конечно, её ещё никогда не сравнивали с велосипедом, но то, что он сказал, было особенным. Ей никогда никто такого не говорил.

Она просто не знала, что на это ответить, поэтому просто тихо сказала:

— Ты весь продрог. Я сделаю тебе чай. — И выскользнула из комнаты.

***

Он снова был не прав, собственно, как и всегда. Скорпиус убедился в этом, когда Сэм назвала его придурком и удалилась, при этом эффектно хлопнув дверью.

Я женщина, значит, я актриса. Конечно.

Какое ей вообще дело?

Юноша сидел на пороге Малфой-Мэнора и задумчиво глядел на серое сентябрьское небо. С одной стороны, он понимал, что это жутко лицемерно — клясться Поттер в любви, а потом будто променять её на отцовскую компанию, с другой — знал, что это ложь и он никогда не смог бы по-настоящему отказаться от Лили. Только не в этой жизни. И не в следующей.

Он знал, что вёл себя, как ублюдок. Иногда ему становилось от этого плохо, но в остальное время так было гораздо легче.

Маска холодности и лицемерия уже давно приросла к его лицу, как вторая кожа, и только Лили Поттер могла отодрать её своими хрупкими руками. А теперь маска прилипла к его коже с новой силой. И пусть Сэм это бесило, раздражало, но так Малфой чувствовал себя под защитой. Он с детства защищался от внешнего мира таким образом, потому что знал, что всем на всё насрать. Никого не интересуют чужие проблемы.

Когда у вас спрашивают “как дела?”, ждут, что вы ответите “всё отлично, спасибо”, а не станете рассказывать, что вас кто-то бросил, умерла бабушка, да и вообще “голова на погоду что-то болит”. Это никому не нужно. Все это прекрасно понимают, но почему-то не торопятся признать. И почему-то не говорят, что это лицемерие, а лицемерами считают тех, кто скрывается за своими защищёнными стенами, которые возводили всю жизнь в попытке защититься от внешнего воздействия.

Скорпиус настолько глубоко погрузился в свои мысли, что не услышал, как за спиной хлопнула дверь. Он обнаружил появление Уильямс только тогда, когда она шмякнулась на ступеньку рядом с ним.

Малфой вздрогнул, но не посмотрел на девушку. Саманта, видимо, хотела что-то сказать ему, но не решалась, поэтому Скорпиус нарушил молчание:

— У меня приёмный день по четвергам, Уильямс.

Девушка недовольно на него покосилась, а потом усмехнулась: