Сожги венец безбрачия

– На моих сеансах выяснились все эти подробности. Как врач я чувствую ответственность. И если твоя мама тебе не рассказала до сих пор, значит, есть очень веская причина.

– Я хочу всё узнать. Сейчас же! – всхлипнула она.

– Ни в коем случае, – возразил Матвей. – Ты всё испортишь. Тебе будут врать, как обычно. И мы никогда не узнаем правду. Доверься мне, слышишь? – он взял ее за плечи и заглянул в глаза. – Мы всё узнаем вместе и в своё время. Главное: действовать очень осторожно. А сейчас тебе нужно поспать. Я дам тебе снотворное. А сам пока попытаюсь через свои связи выяснить, кто такая эта Шура Колесникова, и где она сейчас.

– Не хочу спать, – всхлипнула Лаура.

– Не спорь с врачом.

Он достал из кармана упаковку снотворного. Как чувствовал: взял с собой. Выщелкнул таблетку, пошел на кухню, принес стакан воды. Протянул Лауре лекарство. Она подняла на него затравленный взгляд.

– Мы разберемся, вот увидишь, – через силу улыбнулся он.

– Матвей, – она осторожно дотронулась до его руки, – почему ты мне помогаешь?

Матвей вздохнул и мысленно ответил ей:

– Ты ждешь счастья, девочка. Проходят недели, месяцы, годы. А его всё нет. Я давно уже не жду. Незачем. Некого. Мне уютно в пустоте и одиночестве.

Но мне всегда интересны те, кто барахтается и ищет. В них столько жизни! Столько надежды и энергии! Им хочется раскинуть руки и крикнуть: «Мне хорошо! Я счастлив!» Потому что им кажется, что счастье вот-вот их найдет.

Но «вот-вот» ускользает, и руки бессильно опускаются. Вместе с уголками губ, которые устают улыбаться. Раньше в этот момент мне всегда становилось смешно от тщетности их попыток. Представляю, как смешно богу. Когда-то я тоже так жил: ждал счастья, радовался каждому утру. Вот-вот, еще немного и пронзительное счастье ворвется в мою жизнь. А потом я просто постарел.

Возраст – это не количество прожитых лет. Возраст – это умение радоваться мелочам и ждать чуда. Если ты разучился, то стал стариком. В двадцать пять или в тридцать – не суть. Я чувствовал себя стариком. Мне тридцать пять. Я больше ничего не ждал. И только с тобой душевная старость вдруг отступила. Что-то шевельнулось внутри. Из-под холода одиночества внезапно, как подснежник сквозь снег, проклюнулась крохотная надежда.

Она ждала ответа. И вслух Матвей произнес:

– Ты пришла ко мне за счастьем, вот мы его вместе и ищем. Я не умею лечить тело, но зато умею лечить душу.

– Но ты не умеешь лечить прошлое, – возразила она.

– Прошлое не нужно лечить, Лаура. Прошлое не там, в глубине лет. Оно здесь. Ты – это твое прошлое. В эту самую минуту ты являешься кульминацией всего, что ранее совершили для тебя и против тебя. Не ты сама, а другие. А теперь мы всё возьмём в свои руки. Мы вместе всё изменим.

Матвей дал ей снотворное, подождал, пока она заснула, и сфотографировал на телефон тот старенький снимок, на котором были запечатлены отец Лауры и его любовница. После этого встал, вышел из квартиры и сел в машину. Взял телефон, перевел на банковский счет Марины аванс, который она ему выплатила. И немедленно ей позвонил.

– Что случилось, Матвей? – сонным голосом отозвалась Марина. – Два часа ночи! Что-то срочное?

– Очень срочное, Марина. Я больше не участвую в вашей афёре. Деньги только что вернул. Проверьте банковский счет.

– Афёра? – зло усмехнулась она. – Вот как вы заговорили, молодой человек. Да я вас раздавлю! Можете прощаться с медицинской лицензией и искать работу грузчиком. Все связи подключу, но вы в профессии не останетесь.

Матвей ухмыльнулся и сбросил звонок. Приехал домой и, не раздеваясь, лег в кровать. До рассвета он просто лежал и смотрел в темноту. В восемь утра он подъехал к отцовскому дому на Новорижском шоссе и нажал кнопку звонка на воротах.

– Матвей? Какая радость! – раздался из динамика на воротах голос Милы.

– Доброе утро! – Матвей растянул губы в улыбке, глядя в глазок видеокамеры. Ворота открылись, Матвей заехал во двор. Мила выбежала из дома, кутаясь в шаль.

– А ты почему в одной футболке? По утрам холодно. Чай не Франция. Пойдем-ка в дом быстрее.

– Мне не холодно, спасибо, – Матвей склонился к ее руке и галантно поцеловал.

– Ой, кавалер! Ой! – Мила поцеловала его в лоб. – Как ты вовремя! Я как раз завтрак приготовила. Чай только налила. Горяченький еще. И сырники с пылу, с жару.

– На заре двадцать первого века, когда жизнь непосильна уму, как же нужно любить человека, чтобы взять и приехать к нему, – отец поднялся из-за стола в просторной гостиной и подошел к Матвею.

Матвей засмеялся и обнял его.

– Господи, Андрей, в кои-то веки сын приехал, а ты его встречаешь какими-то дурацкими стихами из интернета, – возмутилась Мила, наполняя тарелку горкой сырников.

– Это Вишневский, Милочка, знаменитый современный поэт, – отец похлопал Матвея по плечу.

– Ага, очень вовремя, стихи вместо завтрака. Садись, Матвей, сырнички вот горячие. Варенье бери: вишня, крыжовник, абрикос. Сама варила. Булочки еще теплые. Чаек вот.

– Спасибо большое, Мила! Столько с утра не потяну, – запротестовал было Матвей.