Сожги венец безбрачия

– А она знает, что ты ей помогаешь? Или сам, по доброй воле играешь в рыцаря, чтобы привлечь ее внимание?

– Ты это к чему, папа?

– К тому, сын, что есть такой тип психологического насилия, когда тебе помогают без спроса, потому что решили, что для тебя так будет лучше.

– Это как раз то, от чего я пытаюсь ее спасти.

– Ну хорошо, – вздохнул отец. – Эту девушку на фото я, действительно, не знаю. А вот мужчину очень даже хорошо помню. Я тогда работал в программе, которую начало курировать ещё КГБ. Тогда у нас только начинали серьезно заниматься гипнозом. Я был одним из первых. Потом Союз распался, КГБ превратилось в ФСБ, но программы не свернули. Наоборот, их щедро финансировали. Моим куратором был отец Марины Зориной. Он пообещал мне, что поможет сделать блестящую карьеру, если я помогу загипнотизировать его пятилетнюю внучку. Ее звали Лаура. Она жила на Кубе. И ее дед, отец Марины Зориной привез меня туда на один день.

– Зачем? – Матвей даже заерзал на стуле.

– У девочки был сильный стресс. Не знаю, с чем он связан. Мне было приказано сделать так, чтобы она забыла всю свою жизнь до того момента, как проснется от гипноза. Я сделал, что мог, и не задавал вопросов. Дети подвержены гипнозу сильнее, чем взрослые. С ними проще работать. Результаты всегда впечатляющие. Отец Марины был кэгэбэшником того поколения. Они тогда умели держать слово. Он помог мне сделать карьеру. Мужчина на фото – это отец Лауры, зять того кэгэбешника. Женщина мне незнакома. Правда. Я никогда в жизни не видел ее.

Глава 10. Неожиданные свидетели

Лаура

Я не спала всю ночь. Рано утром заехала к маме. Сама не знаю зачем. Мама всегда рано вставала и уже была при полном параде: накрашенная, причесанная, в роскошном шелковом пеньюаре и тапочках на тонких каблучках с опушкой и стразами.

Генрих был здесь. Он лежал на кровати в шелковой пижаме. При виде меня поспешно укрылся одеялом. Мама прикрыла дверь спальни и виновато опустила глаза. Я изобразила, что ничего не заметила. Кто я, чтобы осуждать ее? Брат на стажировке в Лондоне. Мама молодая. Ей всего пятьдесят девять. А выглядит на сорок пять.

Всю жизнь йога, диета и куча денег на уход за собой. Ведет активную светскую жизнь. Показы, вечеринки модных домов, тусовки с нужными людьми. Официально не работает, но график у нее плотный.

– Котёнок, будешь кофеек? – мама поцеловала меня в щеку.

– С удовольствием, – я села на диванчик в кухне. – Ночью плохо спала. Мне бы взбодриться.

– Почему, котёнок? – мама обеспокоенно повернулась ко мне, заправив капсулы в кофе-машину.

– Мне Куба снилась. Странно. Правда, мам? Я ведь ее совсем не помню. Интересно: почему?

– Ну ты маленькая была, когда мы уехали, – мама продолжала возиться с кофе-машиной.

Ее голос прозвучал ровно, но по напряженным плечам я поняла, что она насторожена.

Эта Шура Колесникова – ключ ко всему. Если я что-то узнаю о ней, то пойму в чем дело.

– Держи, – мама поставила передо мной чашку капучино.

Достала из холодильника хлеб грубого помола с орехами и злаками, масло, оливки и моцарелу шариками.

– Ешь давай, котёнок.

– Нет, я только кофе, мам, аппетита нет.

– А ты без аппетита, чуть-чуть, – мама забросила в соковыжималку апельсины, выдавила сок и поставила передо мной полный стакан. – Завтрак – главная трапеза. Похудела ты сильно. Не идет тебе. Я всегда за это, но не в твоем случае. Кажешься меньше ростом. Хлипкая какая-то вся. Ешь и пей, – она намазала кусок хлеба маслом, пристроила сверху сыр, положила на тарелку оливки и поставила передо мной.

Мне очень хотелось расспросить ее про Шуру. Вопрос повис на кончике языка. Но задать его я не решилась. Она все равно не скажет правду. Если бы хотела, то сказала бы, откуда платье. Ведь она его явно узнала. Зато я спросила о другом, не менее важном:

– Мам, а где мои детские фото до пяти лет? Ты мне отдала старый альбом, тот в замшевой обложке. Но часть фото осталась у тебя.

– Ты забыла, котёнок? – удивилась мама. – Я же тебе много раз говорила, что мы их потеряли.

– Разве?