Сожгите наши тела

– Я просто хотела кое-что проверить, – говорю я и сама понимаю, как нелепо это звучит. Коннорс явно считает так же. Он насмешливо фыркает, приседает рядом со мной и подбирает охапку документов, которую я листала. За его спиной из-за двери выглядывает Тесс. Убедившись, что он не смотрит, она ловит мой взгляд и, скрестив пальцы и одними губами прошептав «удачи», на цыпочках крадется к двери, ведущей на лестницу.

Она выберется из участка с черного хода, шагнет на залитую солнцем улицу и вернется к жизни, которой жила до нашей вылазки. А я останусь сидеть тут, на новых развалинах. У меня была тетя, а возможно, и кузина, но я лишилась их, не успев даже узнать. Если Кэтрин была хоть немного похожа на маму, она бы ни за что не вернулась в Фален. Может, ее дочь испытывала ту же тягу, что и я. Может, она приехала сюда за ответами, и бабушка вовсе не пыталась спрятать ее от мира.

– А, – говорит Коннорс. – Это старая история.

– Чего?

Он произнес эти слова так обыденно, а ведь речь идет о событиях, которые перевернули мою жизнь с ног на голову. Моя семья – это не только бабушка по материнской линии. Она могла быть такой же, как на снимках в Фэрхейвене. Ветви и корни одного большого дерева.

Коннорс не обращает внимания ни на мое удивление, ни на вспышку гнева, которую я не в силах скрыть.

– Мы тоже пытались докопаться до истины, – говорит он и начинает складывать бумаги назад в коробку. Спокойно, словно его ничуть не смущает, что я вломилась туда, где мне быть не положено. – Естественно, большинство действующих лиц уже известны, так что эти бумажки нам ни к чему.

Я встаю вместе с ним и смотрю, как он аккуратно ставит обе коробки на место.

– Но этот пожар в Фэрхейвене, – продолжает он, повернувшись ко мне, – и ты. И та девочка. История повторяется. Только на этот раз у нас есть труп.

На этот раз. Я и «та девочка», и история повторяется, потому что мы с ней как мама и Кэтрин.

Выходит, все об этом знали. Блядь.

Принять такой удар нелегко. Все. Весь город. Знали и, наверное, думали, что я знаю тоже – с чего бы бабушке и маме от меня такое скрывать? Что за семья будет утаивать подобные вещи? Это был вовсе не секрет – просто нечто настолько очевидное, что никто не подумал произнести это вслух.

Недостающая фотография на стене в Фэрхейвене. «Вы с ними просто одно лицо», – сказал аптекарь. С ними, они – всякий раз я думала, что речь идет о бабушке и маме. Но это «они» означало маму и кого-то еще. Меня бьет дрожь, руки покрываются мурашками, а комната вокруг начинает казаться чем-то вроде раскаленного марева над дорогой, которое исчезает, если пристально вглядываться. Я кружила по городу вслепую, в полном неведении, и даже не понимала этого.

– Мне нужно идти, – говорю я. Я должна поговорить с бабушкой. Вот что она скрывала. Не мою сестру, которую оставила мама, а целую отдельную ветвь. У меня все еще полно вопросов – как, ну как вышло, что никто не узнал девушку, которую мы вытащили из огня? – но теперь, когда эта часть правды мне известна, бабушке больше нет смысла скрывать от меня остальное.

– Что, прости? – Кажется, мои слова его позабавили. Я быстро вспоминаю, где нахожусь: в полицейском участке, в помещении, куда проникла без разрешения, да еще и в окружении документов, которые мне совершенно точно не положено видеть.

Я прячу руки в карманы.

– Простите.

Коннорс прислоняется к стеллажу и складывает руки на груди. Вчера он был добрым полицейским. Думаю, если бы меня застукал Андерсон, я бы уже сидела в переговорке на допросе.

– Тебе любопытно, – говорит он. – Я понимаю.

– Я только что узнала, что у моей матери была сестра, – говорю я. – Так что я не уверена, что вы вообще что-то понимаете.

– Серьезно? – У него взлетают брови. – Только сейчас? Ну дела. Видно, твоя бабушка слишком привыкла играть в молчанку.

– У нее были свои причины. – Я защищаю ее, хотя ее нет рядом и никакой награды я не получу. Наверное, у меня тоже есть свои привычки.

– Не могу даже представить какие. Все в городе знают про близняшек.

Близняшки. Для него это не новость, но у меня перед глазами мгновенно вспыхивает картинка. Мама на крыльце Фэрхейвена, а рядом еще одна девушка с такой же улыбкой. Естественно. Естественно, они были близняшками. А потом у мамы родилась я, а у Кэтрин – ее дочь, та самая девушка. Новое поколение Нильсенов, и обе чужие для этого города. Мы обе искали семью. Может, бабушка и не прятала ее в Фэрхейвене, но она скрывала от меня ее существование.

– В этом деле много нестыковок, – продолжает Коннорс, – если не знать, что произошло. Черт, да даже если знать, все равно полно.

– Например?

Коннорс окидывает меня взглядом. Я стараюсь не выдавать волнения. Наконец он вздыхает и выпрямляется.

– Как, думаешь, она погибла? – спрашивает он. – Та девушка?

Я представляю ее в поле, свернувшуюся калачиком на боку. А потом представляю лежащей на спине, на обочине. Ни крови, ни ссадин. Просто девушка, из которой ушла жизнь.

– От дыма, наверное, – предполагаю я. – Что-нибудь такое.