Сожгите наши тела

– Я не должна тебе никаких объяснений, – говорит она. Должна, не должна, какая же чушь. Какого черта мы стоим тут каждая со своими весами и пытаемся подсчитать то, что взвесить невозможно?

Когда-нибудь, осознаю я вдруг с поразительной ясностью, мне придется прекратить считать. К добру ли, к худу, но мне придется остановиться.

Я не хочу этого. Всю свою жизнь я держалась на ногах только потому, что упиралась в выстроенную мамой стену. Убери ее – и я упаду.

– Нет, должна, – упорствую я. Это моя роль. Была и будет всегда.

– Кэтрин умерла, – выговаривает она с трудом, – и это все, что тебе нужно знать.

– А другая девушка? – Я не собиралась поднимать эту тему, слишком уж велик риск, что ответ окажется невыносимым, но слова вырываются сами собой. Стиснув зубы, я продолжаю: – Что мне нужно знать о ней?

Мама хмурится.

– О ком?

Очередная ложь. Снова. Как будто мне было мало.

– Ничего, да? – продолжаю я, игнорируя ее вопрос. – Вы с бабушкой решаете, что мне нужно знать, и всякий раз ответ оказывается одинаковым: ничего. По-твоему, это справедливо? Почему ты не хочешь про нее рассказывать?

– Я понятия не имею, о ком ты, – говорит мама. Беда в том, что я знаю, каким голосом она врет. Много лет я слушала ее ложь, захлебываясь в потоке гнева, который она во мне пробуждала. Сейчас она говорит правду. Но бабушка лжет, в этом сомнений нет.

Не понимаю. Я думала, что они хранят общие тайны. А если нет, что из этого следует?

В повисшей тишине мама кладет руку на крышу машины.

– Теперь ты сядешь в машину? И мы уедем.

Я оглядываюсь через плечо. Бабушка стоит на крыльце, опираясь на колонну, и наблюдает за нами.

– Марго?

Перед глазами снова появляются весы. На одной чаше мама – целая пирамида прожитых с ней лет. На другой – бабушка.

А между ними тень – Кэтрин и неизвестная девушка, и обе ждут моего решения. Ждут, чтобы я узнала, как они умерли.

– Нет. – Я снова поворачиваюсь к маме. – Я не могу сейчас уехать.

Ее лицо каменеет.

– Что ты сказала?

Мне придется ее попросить.

– Ты не могла бы подождать?

– Марго. – Она делает глубокий вдох. Я вижу, как она старается держать себя в руках. У нее не получится. – Марго, садись в машину.

– Нет.

– В машину, Марго. Живо.

– Я никуда не поеду, – говорю я и не могу сдержать улыбку. Обычно из нас двоих ледяное спокойствие сохраняет мама, пока я лезу на стенку. Наоборот оказывается гораздо приятнее.

Мама прикрывает глаза, и у нее вырывается недоверчивый смешок, холодный и резкий.

– Ты, наверно, шутишь, – говорит она, прежде чем посмотреть на меня снова. – Это твой ответ? Я приехала за тобой, вернулась ради тебя в Фален, а получила…

– Ты получила меня. – Каждое мое слово сочится горечью. Хладнокровие, которым я только что гордилась, улетучивается без следа. – Какая досада. Какое разочарование. Сочувствую от всей души. Может быть, тебе обратиться к групповой терапии? Позвонить на горячую линию для матерей с пропащими дочерями?

Секунду она смотрит на меня, а потом поджимает губы.

– Прекрати это, – говорит она. – Хватит. С меня довольно.

– С тебя довольно? – Я уже почти кричу. Вся эта история вцепилась в меня мертвой хваткой, и я начинаю задыхаться. – С тебя все и началось!

Она не отвечает. Просто тянется к двери машины, и я чувствую, как начинаю растворяться. Она не имеет права так поступать. Выпотрошить меня, а потом сделать вид, что ей все равно, что из нас двоих что-то чувствую только я.

– Эй, – окликаю я ее, – с тебя, может, и хватит, а я еще не закончила.

Она распахивает дверь.

– Если хочешь остаться с бабушкой, дело твое.

Я бросаюсь вперед, хватаюсь за ручку двери.

– Мы еще не закончили.

– Я сказала, закончили, Марго.

– А я сказала, нет, – говорю я и с размаху захлопываю дверь. Рука болит от приложенной силы, ну и ладно – главное, что теперь мама смотрит на меня. И это приятно, потому что в ее глазах виден страх. Должно быть, такой же страх она видела в глазах Кэтрин в тот день в роще.

– Не смей называть меня неблагодарной, – говорю я негромко, но тут же снова начинаю распаляться. – Я никогда ничего не просила, я заботилась о себе сама с…

– Я такого не говорила, – перебивает она с подчеркнутым недоумением. – Не приписывай мне того, что я не говорила.

– Но ты это имела в виду. – Она вернулась за мной, а я воспринимаю это как должное. Я знаю, как переводить ее слова во время наших ссор.

Но она мотает головой.

– Не надо рассказывать мне, что я имела в виду.

Я с трудом перевожу дыхание.

– Но для меня это звучало именно так. Разве это не важно? Разве не важно, как на меня подействовали твои слова? – Я как будто бьюсь о кирпичную стену. Мама даже не меняется в лице. – Оттого, что ты имела в виду что-то другое, легче мне не станет.

Я глотаю подступивший к горлу комок. В глазах начинает щипать, еще немного, и они прольются, но, пожалуйста, пожалуйста, Марго, соберись. Маме плевать на мои слезы. Они ее не трогают. От них станет только хуже.

– Я не виновата, – говорит она, – что ты трактуешь мои слова через призму собственных комплексов.