Сожгите наши тела

– Я… – начинает она, осекается и отворачивается. К сожалению, я прекрасно знаю, что она хотела сказать. – Вообще-то, – вдруг говорит она громко, – я тебе кое-что привезла. – Она ныряет под стол и достает пакет.

Я молча смотрю на пакет. Из всех вещей, что мы говорили друг другу, из всех возможных сценариев это последнее, что я ожидала услышать.

– Это футболка, – говорит она, когда понимает, что я не собираюсь открывать пакет. Она вынимает огромную синюю футболку с надписью «Рапид-сити», стилизованной в духе почтовых открыток.

– Ты привезла мне футболку из Рапид-сити, – говорю я. Это все, что я способна из себя выдавить. Она должна была остаться здесь. Должна была ждать меня. Я бы предпочла, чтобы она осталась, а не покупала мне футболки.

– Знаю, – говорит она подавленно. – Я запаниковала. Мне позвонила твоя бабушка, и я… Я этим не горжусь.

Голос у нее страшно усталый. Обычно к этому моменту мы упираемся в тупик, но мы обе слишком измучены для ссоры – сил хватает только на обычный разговор. Обычный разговор, как у нормальных людей. Возможно, это именно то, чего нам не хватало.

– Знаю, это не заглаживает мою вину. – Она убирает футболку в пакет и тяжело опускается в кресло. – Я дала обещание и не сдержала его. Я просто хотела извиниться.

– Ничего себе.

Она сжимается, и я жду, когда меня наполнит прилив гордости за эту маленькую победу, но этого не происходит. Она хотела извиниться. Она пыталась все исправить. С бабушкой, с Фэрхейвеном. Она пыталась мне рассказать.

– Я сделала, как ты учила, – говорю я. Чувствую, как дрожит и морщится подбородок. Я не заплачу. Не заплачу. – Ты говорила поддерживать огонь.

Она тихонько ахает.

– Марго?

– Я все знаю. Я все сделала, мам.

Я вижу, как она обмякает от облегчения. Жду, что она потянется ко мне, чтобы разделить эту тайну, потому что мы с ней остались вдвоем. Только мы будем знать, чтό это значит, только нам будет знакомо это чувство. Но она замыкается в себе, как и всегда. И я ее понимаю. Правда. Всю свою жизнь она наблюдала, как я расту и превращаюсь в нее, в бабушку, в убитую ею сестру. Даже если она не знала точно, насколько глубоко лежат корни нашего сходства, даже если не знает до сих пор, это сходство написано у нас на лицах. Эхом звучит в наших голосах. На ее месте я бы тоже не стала к себе тянуться.

Она медленно вздыхает.

– А Библия? Записи, которые я оставила? Ты их нашла?

– Да. – Про остальные записи я не упоминаю. Едва ли она хотела, чтобы они попались мне на глаза. Но я рада, что прочла их. Что увидела маму, когда она была такой молодой, когда подшучивала над бабушкой и любила сестру больше всего на свете.

– Хорошо. – Она опускает глаза и начинает перебирать карандаши в стакане. – Знаю, это сложно понять, но…

– Все нормально, – говорю я, потому что так оно и есть. – У тебя не было выбора.

– Да, – говорит она с жутким смешком. – Мне нельзя доверять заботу о другом человеке. Ни о Кэтрин… – Она поднимает глаза на меня, преисполненная решимости. – Ни о тебе. Я бы хотела извиниться за то, что не прилагала больше усилий. Хотела бы, Марго, правда. Но это не так. Я старалась изо всех сил.

Я пытаюсь сдержаться, но слова рвутся сами.

– Этого было мало.

– Я знаю, – говорит она просто. Не похоже, чтобы мои слова ранили ее так, как я ожидала.

– И ты не можешь извиниться?

Она долго смотрит на меня.

– Нет, – наконец говорит она. – Если бы ты росла в таких условиях, как я, Марго…

– Я и росла. – Если она неспособна понять этой базовой вещи, если она не испытывает угрызений совести, то я даже не знаю, зачем вообще весь этот разговор. – Я росла с тобой, мам. Ты взяла все, что вложила в тебя бабушка, и передала мне.

Как девочки в роще. Все повторяется снова и снова, и я должна разорвать этот порочный круг. Я спрашивала Тесс, должна ли я простить человека, если понимаю его мотивы. Я понимаю маму. Она видела, что происходило с ее сестрой, она собственными руками убила Кэтрин. Я знаю, что она оставила меня, хотя потом наверняка гадала, не следовало ли убить и меня. Я знаю, через какие пожары она прошла.

– Ты права, – говорит она. – Все так. Но ты сильнее меня, Марго. Ты вынесла то, что я вынести не смогла.

Я знаю, что в ее устах это похвала. Она гордится мной. Но для меня все иначе. Да, я выдержала. Да, я положила этому конец, но голосок в моей голове, которого я никогда не слышала прежде, твердит: «Я вообще не должна была через это проходить».

Меня вынудили быть сильной. Меня лишили возможности быть хрупкой. Может быть, когда-нибудь эта сила станет даром, а не инструментом, который позволил мне вынести жизнь с ней. Но не сегодня.

– Что ж, – наконец говорю я. – Спасибо, что вернулась.

Она мусолит пакет с футболкой, продолжая смотреть на меня.

– А ты? Ты вернешься?

Я хочу сказать «да». Хочу, чтобы все стало хорошо, но мост, который мы сейчас возводим над пропастью, долго не продержится. Слишком глубоки отпечатки, которые оставила во мне жизнь с матерью.

– Пока нет, – говорю я. – Может быть, когда-нибудь.