Сожители. Опыт кокетливого детектива

Она жаловалась Ашоту, который на правах дежурного кавалера при словоизлияниях этих присутствовал – благо, раковина с зеркалом была одна и для мужского туалета, и для женского.

– Может быть, вам поехать домой?

– Как же я могу ехать, если Суржик? Я должна показать ему, что равнодушна.

– Вы проверяете отношения?

– Мне нельзя делать больно.

– Он вас ударил?

– Что вы? – Мася распахнула глаза, – У нас дома насилия нет. У Суржика властные полномочия, он там у себя на работе насилием занимается, а дома нет. Плачет только, как маленький, если я его обижаю. Сердце мне рвет. Хотите, я расскажу вам страшную вещь?

Ашот если и ответил, то тихо, невнятно, неразборчиво – я не понимаю, зачем он таскался с Масей по вернисажу на глазах ее ревнивого мужа, а потому, слушая Марка, и реакцию его толком представить не сумел.

– Я – ненормальная. Мне кажется, я тоже могу взять нож и зарезать до крови.

Ашот охнул, это уж наверняка.

– А потом бедному Суржику опять забот полон крот: взятки давать, чтобы меня в тюрьму не сажали, или другие делать действия для правоохранительных органов.

– Пожалуйста, не шутите так, – попросил благовоспитанный красавец.

– Суржик считает, что меня в желтый дом на уколы надо сажать. У него сердце за меня болит. Он говорит, что если он умрет, то со мной случатся страшные вещи. А я говорю ему, какие могут со мной вещи случиться? А он говорит, – Мася развела руки, будто собираясь обниматься, – такие, вот, страшные. Знаете, иногда очень обидно, что я ненормальная. Страшно так обидно, но только вы про это никому, – покончив с обтираниями, она повернулась к Ашоту, – Ладно? Обещаете?

– Обещаю, – сказал Ашот, а Марк, который подглядывал за этой сценой в щель приоткрытой двери, чуть не повалился («Она, – рассказывал Марк, – так глазами сделала, как… ну, как… ну, я не знаю»).

Так вот. Не вопль то был, а рык.

– Вы знаете приемы самообороны? – сказал я в ту сторону, где должен был стоять Федот, но увидел только край его пиджака – он, опытный, спешил покинуть арену боевых действий.

Одни, подобно Федоту, бросились прочь, другие кинулись им навстречу. Сложным образом, недовершенной восьмеркой, меня выхлестнуло в ту часть зала, где куклы под потолком были особенно черны и мрачны.

А может мне лишь так показалось.

Рычал тот, кто и должен бы. Кто должен бы, кого боялись. Суржик, человек-волк.

Ашот смотрел на него, качающегося рычанию в такт. Картинный мужчина смотрел на мужчину-зверя без выражения, даже улыбнуться не потрудился.

Он лишь позой выражал свое отношение.

То, как Ашот сложил на груди руки, то как чуть-чуть откинулся, и даже то, как вывалился на лоб крупный черный локон – все указывало на презрительность. Суржик был для него, как досадная ерунда, грязь, налипшая на подошву его модного ботинка.

А зря. Суржик был и злой, и пьяный. Он хотел выяснить, как посмел надменный красавец выгуливать его любимую Масю. Как мог он посягнуть на его, Суржика, собственность? Кто надоумил этого павлина посягать на его, человека-волка, святые обязанности – защищать свою красавицу, быть ей плечом и опорой? Все это, только в пьяном серо-буром виде, он и пытался высказать – он клекотал, он нарывался на драку: ты… ты… ты….

На них смотрели, но никто не думал их растаскивать. Люди ожидали, как столкнутся они, каждый на свой лад живописный: хищный Суржик и глянцевый Ашот.

Смотрел и Кирыч, в юности профессиональный боксер, и Лиза-десантница смотрела, смотрел и Володя, он же правоохранительный орган. Пялились и какие-то другие люди, по которым нельзя было сказать, что они не в состоянии вступиться, вмешаться, о становить. Есть что-то завораживающее в мужской драке – когда не толпой на одного, а когда на равных, один на один.

Даже черные куклы под потолком – и те, казалось, таращились с интересом, блестели азартом их пуговичные глазки.

Мужчины были готовы сойтись в честном бою, а причина раздора присутствовала чуть поодаль. Взяв обеими руками свою яркую сумочку, Мася смотрела на них безучастно, словно происходящее не имело к ней происходящее никакого отношения.

– Он не может приставать к вашей женщине, – выпростался из людской толпы Марк, – У него другие интересы совсем. Вы не понимаете!

– Уйди, не с тобой говорю, – сказал человек-волк.

– А я с вами говорю, – не отступал Марк.

– Отойди, – попросил Ашот, – Без тебя разберемся.

– Разобрались уже, хватит! – выкрикнул Марк, – Сейчас возьмете и подеретесь, как дураки. Терри-бле!

– Драться? С этим чучелом? – сказал Суржик, – Да, я ему в рыло – его от пола отскребать будут.

– Скажи ему! – крикнул Марк, обращаясь к Масе.

А та – ледяная дева – будто и не услышала просьбу друга. Стояла, смотрела.

– Если вас есть ко мне какие-то вопросы, то задавайте, я вас слушаю, – сказал Ашот.

Суржик замахнулся, но траектория руки его странным образом изогнулась, а следом также странно провернулось и его тело. Суржик взвыл.

– Давайте просто пойдем каждый своей дорогой, – стоя за его спиной, держа его руку в своей руке, сказал Ашот.

– Убью, – дернулся Суржик, – Хоть пальцем ее тронешь, убью.