– Пойдем-покурим, – предложил я Манечке, как раз рассказывавшей коллегам-экономисткам что-то похабно-девичье.
– Пойдем, – легко откликнулась она, – Чего хотел? – спросила без экивоков, когда мы оказались на лестничной площадке.
– Сожитель твой еще вакантен? – я не стал юлить.
– В смысле?
– Флердоранж еще не помят?
– Э-э.
– Какой он? Расскажи? Не могу ж я отдавать друга кому попало.
Манечка сделала пару задумчивых затяжек.
– Был бы Николаша бабой, звали бы его «грымзой», а он мужик, поэтому просто «порядочный». Ему уж за тридцать, а он все порядочный.
– Фигура есть?
– Какая-то имеется. Жопка яблочком, ничего так. А в остальном телосложение обычное. Лицо тоже ничего. Глаза там, нос. Башка бритая.
– Понятно, – сказал я, – Лысину прячет. Умный хоть?
– Образованный. Еще голос красивый.
– Хорошо поет?
– Не, – потрясла толстуха кудряшками, – Это я хорошо пою, а он только в д
– Слушай, а ты б сама за такого пошла?
Она повертела пальцем у виска:
– Что я, дура, за такого идти? Я с ним лучше жить буду, – если нас кто-нибудь подслушивал, то решил бы, что разговаривают двое умалишенных.
– Жаль, – сказал я, сожаления уже не скрывая, – Надо чтоб с недостатками.
– Ну, извини, – она развела руками, сигарета прочертила в воздухе дымную кривую, – горба у него нет. Живет своим трудом.
– Чем живет?
– Ни с чем. Секса у него нет, зато песни такие пишет, я слезами заливаюсь.
– Может, хоть сирота?
– Родители, вроде, нормальные. Только он с ними не общается, – Манечка выпустила клуб дыма.
– Прокляли?
– У них непонимание.
– Прокляли, – я был удовлетворен, – Годится. Приводи.
Кафе было хоть и милое, плюшевое, но пустое – кроме нас и не нашлось никого на эти пироги и торты, что переливались всеми цветами на ярко-освещенной витрине.
– Это – Кирилл, – указав, сказал я, – Меня зовут Илья, а этот скучный тип, который с краю притулился – его Марком звать, но можно и «Марусей».
– Марусей? – переспросил Николай. Лысая башка его выглядела яйцом, что и понятно. Лысый, а лицо к тому же презрительно длинное.
– Да, – подтвердил я, – Вас, слышал, зовут «Николаша», а у него прекрасное французское имя «Марусья», – я старался говорить позадорней.
– Уи, месье, – вяло признал Марк.
– Парле ву франсе? – поглядел на него Николай.
– Уи, – повторил Марк и сложил пальцы в щепоть, будто собираясь посыпать соли.
Николай ответил курлыканьем, которое можно было бы счесть и французским, но я в этом языке не силен – полиглот мог смело нести в моем присутствии любую чушь.
Марк тоже закурлыкал. Вернее, заурчал.
Реплика Николаши ему не понравилась – не исключаю, что Марку не понравился и сам Николаша. Впрочем, могло быть и так, что он Марку понравился очень и, нацепив сейчас на личико маску герцогини в изгнании, он всего лишь набивает себе цену.
– Хватит! Мы в России находимся, и попрошу не выражаться, – сказала Манечка.
– Да, уж, – игриво поддержал я, – Тут вам не лингвистический симпозиум. Мань, спой-ка нам что-нибудь на китайском.
– А просто попить чаю мы не можем? – спросил Кирыч.
Николаша рот поджал. Скуксился и Марк.
Я понял.
Марк и Николаша были готовы к битве на косметичках.
Сколько раз я наблюдал такие сцены? Сколько раз?! Сколько раз люди неглупые, неплохие, небезобразные по какой-то прихоти судьбы вдруг начинали говорить друг другу гадости вместо того, чтобы искренне друг другом интересоваться?! Сколько раз приходилось смотреть на них, поворачивающихся к миру самой дрянной стороной своей души? Сколько раз сам я был именно таким – омерзительным типом, готовым разорвать этот мир на клочки, совершенно не интересуясь, а стоит ли оно того?
Надо ли?
Вот и сейчас, в атмосфере приятной и плюшевой, в интерьерах старомодной гостиной зашипели друг на друга эти двое, каждый по-своему хорош. Один как раз кстати был совсем лыс, другой так светел, что казался практически безволосым, и в ярком свете, лившемся из окна, они сияли, как два самостоятельных светила.
Они оба были злы, как тысяча гадюк, и трудно было видеть в них что-то человеческое.
– Здравствуйте, я вас слушаю, вы хотите что-нибудь заказать, рекомендую вам тарт дня, морковный с тыквенным кремом, – очутившись рядом, протараторила прехорошенькая глазастая официантка, перетянутая светлым фартучком в песочные часы, ртом своим похожая на белку, а темной прической-горшком – на француженку.
– Мне, пожалуйста, чаю с жасмином, – протянул Николаша.
– А мне кофе простого – сказал Кирыч, – «Американо» или как он там у вас….
– Есть также маффины с черникой классические. Для тех, кто хочет подкрепиться наш кондитер создал…, – дергая коротковатой верхней губой, не отступала от плана московская белка, она же парижская амели.
– Да, давайте, – перебил ее Кирыч.
– Вам тарт дня? – девушка вопросительно выкатила глаза, – В нашем ассортименте также имеются восхитительные чизкейки с абрикосовым фламбе.
– Мне дня, – сказал Кирыч, – Его.
– А мне чаю черного чаю с молоком, – поспешил вступить я, пока старательная девочка не затарахтела снова.