– Не знаю, – соврал я.
– А ты все видишь и все понимаешь, – Марк поднял глаза к потолку, потянулся сладко, – Щекотно только как-то. Хорошо – так.
Я мог бы сказать что-нибудь едкое – сколько раз я видел Марка в подобном состоянии? Но задрынькал мой телефон.
– …Это я, помнишь меня? Я?! – произнес голос неявно знакомый – Мы у Андрея виделись, помнишь? Мы с Андреем…, – он сделал паузу. Я узнал его. У меня, оказывается, даже номер его сохранился. Я взял когда-то у чужака телефонный номер, я дал ему свой, я мог бы и забыть о том случае, но след остался – и вылезло из электронных глубин нежеланное чудо.
«Аркаша» – я, вроде, так надумал его называть.
– Да, я понял. Постараюсь, – дослушав, я отключил телефон, – Это дружок, – сказал я Марку, который все плыл в своем сладком тумане, – Покойника дружок. Андрея. Его взяли где-то на вокзале. Обвиняют в убийстве, а он не виноват. Так он говорит, по-крайней мере.
– Террибле, – Марк встрепенулся, – А почему он тебе звонит?
– Понятия не имею.
Я должен был подумать.
В доме хозяин
Мы сидели втроем. Утром, за столом, завтракали, разговаривали.
Говорил, в основном, я – пожаловался, что спал плохо, что было у меня все время какое-то странное колотье, и одеяло тяжелое было, и надо бы купить новое, а форточку открыть забыли.
– А еще ты храпишь, – сказал я Кирычу, хлебая свой кофе, большую чашку крепкого кофе с молоком.
Я пил кофе, а Кирыч и Марк завтракали. Я по утрам не могу есть. Тем более, после бессонных ночей, тем более, если причиной их, в общем-то, – не жара, не храп и не собственное нездоровье. У меня колотилось сердце – я думал о том, что мне делать.
– …я не виноват, я ничего не знаю, – подвывая, говорил Аркаша вчера по телефону.
У него алиби – так он сказал. Он не мог убить портяжку, потому что в ту ночь был совсем в другом месте, с другим совсем человеком, но дозвониться до того человека он не может, телефон его не отвечает, и я должен – почему?!!! – пойти по указанному адресу к какому-то незнакомцу, попросить его дать в полиции показания: сообщить законникам начистоту, что, мол, убийцей Аркаша быть не мог; белое его тело было в полном моем владении, пока другое тело, на другом конце Москвы, злодеи ножом истыкали тридцать два раза.
Я сказал Аркаше, что понял, что постараюсь. Помогу. Очень глупо с моей стороны.
– Очень глупо, я знаю, – сказал я наутро, выкладывая историю Кирычу прямо в его любимый бутерброд (опять хлеб, опять сыр, а сверху варенье).
– Не лезь, – сказал он, – Я тебе приказываю.
У меня потемнело в глазах.
– Он приказывает. Конечно, это же я недавно говорил, что надо ломиться во все двери, спасать человека. Или у меня были галлюцинации?
– Как же? – сказал Марк, – Я же – голубая мафия, вот меня и отпустили (вкушал он мюсли с кефиром – месиво, которое выглядит так, будто его уже съели).
– Семья – другое дело, – сказал Кирыч.
– Странные вы люди, – сказал я, – Вы уверены, что есть мы – все такие в непорочно-белом, и есть помоечники, которым и тюрьмы не жалко – пусть подыхают, не для них права писаны. А мы, между прочим, все одним миром мазаны, в одной лодке сидим, и я не хочу, чтобы меня также забрали ни за что.
– Тебя не заберут, – уверенно сказал Кирыч.
– А если тебя заберут? Какому «эс-вэ» звонить? – кстати вспомнил я.
– Не волнуйся, все будет хорошо, – сказала беспечно новоиспеченная «голубая мафия».
– Не суй нос, куда не надо, – сказал мне Кирыч, – Тебя это не касается, – и принялся доедать свой отвратный бутерброд.
– Как вы можете? – тут я уже искренне возмутился, – Человек меня о помощи попросил.
– Ну, попросил. И что? – сказал Кирыч.
– Ты никому никогда не помогаешь. Ты даже милостыню не подаешь, я своими глазами видел, – сказал Марк голосом ябеды.
– Я нищим не верю.
– А проститутке веришь, – сказал Кирыч,
– Не в этом дело!
– А в чем? – спросил один.
– В чем? – подхватил другой.
Я подумал, что мне трудно объяснить. Все, что просилось с языка, было словно взято из какой-то чужой, незнакомой мне жизни – о солидарности, о долге, взаимовыручке.
– Какое тебе дело до него? – сказал Кирыч, – До этого…, – он произнес с брезгливостью, которая меня не испугала даже, а словно обожгла. Он говорил о дураке Аркаше, бывшем друге дурака Андрюши так, словно, тот был не мусором даже, а какой-то отвратительной жабой, которую и прихлопнуть не жаль.
– Да, не в нем же суть!
– А в чем? – снова спросил один.
– В чем? – спросил другой.
– А вот не уверен я, смогу спокойно спать, если буду знать, что бросил человека на произвол судьбы. Он попросил меня о помощи, а я его бросил.
– Да, кого он только не просил, – сказал Марк.
– Да? – я посмотрел на сожителя.
– Я так думаю, – сказал Марк, на мой взгляд, чересчур поспешно.
– Ты не будешь лезть в это дело, – медленно и веско произнес Кирыч, – И точка. Это не твое дело.
– Да, не мое. Мне нет до него дела, мне абсолютно до него никакого нет дела, – рассмеялся я, – Пусть он хоть в канаве подохнет, не всплакну. Но пусть это будет его собственный выбор. Пусть выйдет сначала и ам решит.