Сожители. Опыт кокетливого детектива

– Швейцара в ливрее не хватает, – сказал я, когда лифт тронулся.

– И пальмы в нечеловеческий рост, – добавила Манечка, – Только почему-то зеркала нигде нет. Негде девушке губки накрасить.

– Ты замуж выходить пришла? – я издал нервный смешок.

– Я буду производить впечатление.

Двери лифта разошлись, а на пушистом ковре лестничной площадки нас уже ждали.

На Манечку мужчина даже не посмотрел, хотя вышла толстуха первой и, задрав свою клокастую черную голову, изобразила самую лучезарную из своих улыбок.

Цепкие светлые глаза этого худощавого мужчины в серо-голубом уставились на меня. Взгляд его был неподвижен, как у машины – что хотел он вычитать из моего внешнего вида? Что можно понять по рубашке в клеточку с закатанными рукавами, по синим джинсам, по шлепанцам и сумке с серым войлочным верхом?

– Это вы? – узнав, не сумел сдержать я изумленного вздоха.

– Тесен мир, – ловко подхватила Манечка.

Мы прошли в квартиру, за дверь светлого дерева (единственную на этаже). Гардин щелкнул за нашими спинами засовом – в этом лязганьи мне послышалось что-то зловещее. В просторном квадратном фойе все двери были закрыты – наверное, специально, чтобы нежданные гости не увидели лишнего. Темный кафель пола, массивные темные тумбочки по стенам, стены в вишневых узорчатых обоях, абстрактная крупноформатная мазня в золотых рамах, водопады искрящегося хрусталя под потолком – здесь царил шик 1990-х, кич, на фоне которого любой человек выглядит молью, не говоря уже о Гардине, типаже бледно-сером, похожем на хрусткого мотыля.

Как же зовут его? Неужели и правда «Миша»?

– Что вы хотели? – спросил он. Мой возглас он оставил без внимания.

Я взял себя в руки.

– Наш общий знакомый попросил передать вам свою просьбу. У него проблемы. Он сейчас в полиции. Утверждают, что он совершил…, – мне понадобилось еще раз взять воздух, чтобы произнести следующее слово, – …преступление. Но он не мог его совершить, потому что в тот момент был с вами. То есть, у вас, – глаза его ничего не выражали. Я добавил, – Он так говорит. Просил вам передать.

– Это все?

– Он может сказать в полиции, что в ту ночь был у вас, поэтому в ваших интересах….

– Все? – повторил он, не меняясь в лице. Почему все тайные богатеи похожи на шпионов?

– Нет, не все, – вышла вперед Манечка, – Если вы не поможете человеку, то ему грозит страшное наказание – тюрьма, или даже электрический стул.

– Мы не в Америке, – сказал он. Гардин. Его фамилия – Гардин.

– Вот именно, – Манечка несла дальше, – О какой законности в в нашей стране можно говорить?

– Даже если улик не найдут, его все равно могут засудить, чтобы закрыть дело, – подтянул я, – Жалко человека.

Вдвоем уговаривать и впрямь было проще. Как бы я один выкладывал ему все это? Тогда, когда я увидел его впервые, он показался мне вялым, бесхребетным каким-то, но тут, в нарочитой пошлой роскоши, я бы, пожалуй, не решился устраивать ему гадости – он сам-то хоть и худ, и ростом невелик, но в родных декорациях выглядел опасным. Может и мотыль, но поди ж пойми, какое он на самом деле чудовище – вон, как желваки-то заиграли.

Он казался опасным человеком, которого не стоит злить зазря.

– Я не знаю, о ком вы говорите, – сказал он.

– А зачем тогда впустили, если не знаете? – спросила Манечка, – Не сходится.

– Это все? – даже не взглянув, сказал он.

– Да, – сказал я, понимая, что миссия моя закончена.

– Вам же ничего не будет, – наседала Манечка, – Скажите, что человек был у вас, вы всю ночь в нарды на раздевание играли. А консьерж пусть подтвердит. Или камера наблюдения – есть же она у вас.

Он (Гардин, его фамилия Гардин, почему я все время хочу называть его местоимением?) подошел к двери.

Вот и славно, мелькнула в голове успокоительная мысль. Долг свой я выполнил – все остальное на совести мотыля со жвалами.

– А вы не нефтяник, случайно? – спросил я неожиданно для себя самого.

– Нет, – сказал он, гремя засовом, на меня не глядя.

– Жаль. Я – журналист. Собираю информацию о богатых нефтяниках. Хотя сойдут и газовики. Мне нужен кто-нибудь, кто на трубе сидит.

Он не ответил. Открыл дверь и указал на выход.

– Убирайтесь.

– Слушайте, а зачем вы нас тогда впускали? – спросила Манечка.

Он посмотрел на меня. Глаза светлые, не выражают ничего.

– А ты как думаешь? – он усмехнулся.

У меня по коже побежали мурашки.

– Что же, и даже тортиком не накормите? – влезла Манечка, которой и сам черт не помеха.

– В другой раз, – сказал он.

Дверь грохнула, мы остались одни на лестничной клетке.

– Шторин, – сказала Манечка. Прозвучало, как ругательство.

– Ничего, в другой раз замуж выйдешь, – сказал я, выдыхая.

– Да, я б уж давно вышла. Не знаю только за которого из обоих. Один мусик, другой гусик….

В молчании, не говоря друг другу ни слова, мы спустились на лифте вниз и вышли на улицу. И только когда нас снова обняла влажная духота летнего вечера, Манечка хлопнула себя по бокам.

– А ты шантажист! – захохотала она.

– Почему? – я и правда не понял.

– Я что ли угрожала? Ты ж сам говорил, если не будет Шторин паинькой, то расскажешь про него в прессе.