Сожители: опыт кокетливого детектива

– Почему? – спросил Голенищев, а в глаза его просочился испуг.

– Потому что ты футбол любишь.

– Нет, – сказал он, – Да…

– Вернее, ты его любишь, но не в том смысле, в котором меня бы устроило. Ты ножки спортивные разглядываешь, а потом приходишь в свою холостяцкую квартирку и мастурбируешь, как умалишенный. Ведь так?

– Да…, – он стал надуваться, ну, прямо на глазах, – Нет! – выпалил он, покраснев до синевы.

– Да? – сказала она, – А почему ты не осыпаешь мой путь цветами? Почему на валяешься у меня в ногах? Почему не позовешь в гости на жареную утку? На салат «оливье»? На диван продавленный, прикрытый ветошью? Почему?

Ярости его, конечно, хватило ненадолго, он сдулся до немочной бледности. Шагал себе, да растерянно моргал. Жалко он выглядел. Чудесная эта женщина говорила много и красочно, а у него в отделе кадров были приняты другие разговоры.

– Я могла бы прийти к тебе на диван. В юбке короткой и белой шифоновой блузке, чтобы все груди на виду. Чистотой бы пришла и воплощенной невинностью, которая не знает еще термоядерной силы своего соблазна. Я могла бы заливаться краской смущения, млеть, а ты бы вокруг меня хлопотал, корячась, как черт на сковородке, чтоб эрекция была не видна.

– Приходите.

– Куда?

– Я приглашаю вас к себе в гости, – сказал он торжественно.

– А ты один живешь?

– Да, – сказал он, – Нет.

Застонала.

– А-ах! Только не говори мне, что ты живешь с мамой.

– Нет, – сказал он, – Да….

Нерешительной в тот день выглядела не только трава. Бывает…», – примерно так я про них и напишу.

Напишу?

– Умеешь ты, вот так, – Кирыч соединил ладони, будто что-то лепя. Почему ты так с людьми себя ведешь? – ему не по душе была моя игривость.

– А что делать, если говорить не о чем? О чем тут говорить? О том, что я больше на порог эту бабу не пущу? О чем? – я продолжил осматривать окрестности.

В квартире царил девический кавардак – было чисто (я специально провел пальцем по полкам), но беспорядочно – одежда на стульях, чашка с орешками на ковре возле дивана, салат из проводов на столе в гостиной. Но чисто, но вымыто и даже блескуче (в шкафу-витрине засияли бокалы).

– Странно все, – высказал мою мысль Кирыч.

– Очень странно.

В нашей спальне, встав каждый у своего чемодана, мы начали рассортировывать грязное белье.

– Скажи, Кирыч, – тряпью я выбрасывал на пол: рубахи, штаны, белье белое, белье цветное, – Ты не воруешь? В аферах не участвуешь? В махинациях каких-нибудь?

– Почему ты спрашиваешь? – Кирыч последовал моему примеру.

– Мне будет очень трудно быть счастливым, если я буду знать, что ты, например, вор, – сказал я через некоторое время.

– Нет, я – не вор, – также через паузу ответил он.

– Точно? – я посмотрел на него. Не люблю разочароваться в людях. Когда я в них разочаровываюсь, то мне кажется, что от меня отрывают куски мяса, и брызгает, плещет в разные стороны теплая кровь.

– А почему ты спрашиваешь? С чего вдруг?

– А помнишь, ты кого-то просил, чтобы он помог Марка из полиции выпустить? Как звать-то его? Имя забыл.

– И не надо тебе его помнить.

– Вот видишь? А я хочу, чтобы все было просто и ясно.

Просто и ясно, без обиняков и тайн, без обмана, без недомолвок – я только так хочу жить, только так….

– Я всегда действую согласно должностным инструкциям, – сказал Кирыч.

Я выдохнул.

– Ну, слава богу.

– А могли бы стать миллионерами.

– И что потом? Плавать в реке с утюгом на шее? Выть на родину в Лондоне? И вот еще. Ты не знаешь одного такого перца. У меня с ним встреча была…, – я произнес его имя (как бы здесь-то его назвать? Сигизмундом? Казимиром?).