Сожженная Москва

Далее, хотя все стихло за рекой, Аврора ничего не слышала. Ухватясь за сердце, она медленно отошла, поднялась в верхний сад и без памяти бросилась к дому. Пройдя ощупью в свою комнату, она упала лицом в подушку, и долго в темной комнате раздавались ее заглушенные, отчаянные рыдания. "И что я? куда теперь? - мыслила она. - Ужели обычная колея - траур? явится новый жених, добрый, обыкновенный человек, и я, кисейная скромная барышня, выйду за него?.. Прощайте, несбыточные грезы и чувства, прощай, мой заветный, дорогой!" Давно рассвело. Настало утро. Дом пробудился. Готовили чай. Комната Авроры не растворялась. Горничная Стеша в щелку двери видела, что барышня еще не встает, и, полагая, что она с ночи, по обычаю, долго читала, не решалась ее будить.

- Пусть ее поспит, - сказала Ксения, выйдя с мужем к чаю, тяжело ей, бедной...

К чаю в залу вышла и княгиня, "Ильюша возвратился, возвратится и жених Авроры", - мыслила она и была в духе. Тропинин прочел вслух из полученных с почты писем и газет последние известия об армии. Аврора явилась в конце чтения. Ее лицо было бледнее обыкновенного, губы сжаты, глаза светились решимостью. Это был уже другой человек. Она слушала, спрашивала, говорила, но ее глаза были устремлены куда-то вдаль, и она точно не видела и не слышала окружающих ее. Дьякон рассказал княгине, что Троице-Сергиевскую лавру отстоял господь. Французы трижды туда подходили с целью ограбить святыню, и трижды се заслонял густой туман.

- Наши охраняют путь к Калуге? - спросила Аврора Илью, когда он, после рассказа дьякона, прочел вслух какое-то письмо.

- Да, - ответил Тропинин. - Наполеон из Москвы посылал к светлейшему - с переговорами о мире; князь, сказывают, прикинулся дряхлым, немощным, плакал и говорил: "Видите мои слезы? вся надежда моя на Наполеона!" - а в конце прибавил: "Впрочем, нечего думать о мире, война только начинается".

Аврора заботливо помогла сестре убрать чашки. Когда же Ксения с мужем удалилась на свою половину, а дьякон пошел готовиться в дальнейший путь, она предложила княгине дочитать вслух начатый роман "Адель и Теодор" и до вечера, как и весь следующий день, казалась совершенно спокойною.

- Удивительная Аврора! - сказала Ксения мужу. - Сколько в ней нравственной силы, как переносит горе! Но что, если бы она все узнала?

Утром следующего дня дьякон Савва пришел поблагодарить княгиню за гостеприимство. Его щедро снабдили деньгами и провизией и дали ему лошадей до Каширы. Оттуда в Серпухов он рассчитывал добраться с каким-либо попутчиком. Когда его кибитка уже стояла у крыльца, Аврора, через Ефимовну, позвала его в свою комнату.

- Вы, отец дьякон, будете в Кашире? - спросила она.

- Как же, сударыня, - не миновать.

- Сдайте там на почту эти два письма.

- С удовольствием, - ответил Савва, просматривая надписи на пакетах, - одно вашему дядюшке, а это... министру? вот к какой особе!

- Мой жених, Перовский, - сказала Аврора, - питомец этого министра; Илья Борисович вам, без сомнения, о нем говорил. Граф, пожалуй, не знает о его судьбе, а мог бы оказать помощь своим влиянием и связями... притом же... Хлынувшие слезы помешали Авроре договорить.

- Успокойтесь, сударыня. - произнес Савва, - я бережно сдам на почту оба письма.

- Не все, не все еще, - проговорила Аврора, отирая слезы, - как честный человек, скажете ли мне истину на мой вопрос?

- По всей моей совести.

- Вы обо многом говорили по пути с моим зятем; скажите, жив ли Перовский? Савва смущенно молчал.

- Я вам облегчу вопрос, - произнесла Аврора. - Перовский попал в плен и внесен в список приговоренных к смерти. Все это я знаю... ответьте одно: жив ли он или погиб?

- Если вам, сударыня, все известно, - ответил дьякон, - что же я, малый, скудоумный, могу прибавить к тому? Богом вседержителем клянусь, ничего более не знаю.

Аврора сидела неподвижно. Слезы бежали по ее лицу.

- Погиб, погиб! - сказала она, подняв глаза на образ. - Все кончено... остается одно... Дядя невдали от Серпухова, заезжайте к нему, вручите письмо лично.

- Будьте спокойны.

- Да ответ... попросите дядю скорее ответить.

Прошло около недели. Был конец сентября. Княгиня оправилась и однажды утром, кликнув Маремьяшу, объявила ей, что теперь, когда возвратился Илья Борисович и пока еще стоит такая хорошая погода, ничто более не удержит ее от отъезда в Паншино. Авроре и Ксении она прибавила, что французы, двинувшись от Москвы, могут, пожалуй, снова направиться в эту сторону, а потому медлить было нечего. Сестры не возражали, тем более что решения княгини обыкновенно были бесповоротны. Начались сборы в путь. Ксения с прислугой принялась за уборку и укладку вещей. Аврора также усердно помогала всем в общих хлопотах, возилась с ящиками, узлами и чемоданами и была, по-видимому, совершенно покойна.