Сожженные дотла. Смерть приходит с небес

«Еще один такой же зверь, — подумал лейтенант, — в неволе он ведет себя как человек, но когда у него есть винтовка, он стреляет по трупам. Что ему надо? Этому хищнику с лицом овцы? На его родине полно таких высот, как эта. Я сам видел: зеленые деревья, реки, чистенькие деревушки. На их дорогах нет ни грязи, ни навоза. На их полях колосья стоят, как солдаты на параде. Но они завидуют нам за наши заболоченные леса, иссушенные солнцем степи, за пару деревянных изб…» Лейтенанта охватила злоба, которая еще больше усиливалась из-за потока непонятных вопросов. Он убьет немца. Это решение стало навязчивым. Пуля в затылок. При этом не понадобится смотреть ему в лицо. При слегка наклоненной голове по позвоночнику не промахнешься. Есть возможность не услышать крика боли, издаваемого жертвой. Еще до наступления смерти будут оборваны нервные волокна, ведущие к голосовым связкам. Идеальный способ казни. Он осмотрел свою жертву «Очень короткая шея», — деловито отметил про себя. Странно с такой точки зрения рассматривать шею. Его раздражал только высокий воротник немца. Наверное, придется приказать ему снять китель. Но нет. Его надо застрелить в траншее. В любом случае, однако, придется принять в расчет китель. А если откажет пистолет? Он может приказать сержанту. Он пристально посмотрел на сержанта. Если бы люди умели читать мысли!

Вдруг он приказал:

— Через полчаса мы атакуем немецкую позицию. Сигнал к атаке — красная ракета! Каждое отделение забирает с собой своих раненых. Объяви всем!

— Сигнал к атаке — красная ракета! Раненых забрать с собой, — повторил сержант.

Лейтенант указал рукой на немца. Жест был ясным. Но сержант уже выбежал. Возможность была упущена.

— Мы хотим попробовать еще раз, — сказал лейтенант по-немецки, стараясь соблюдать произношение.

— Что? — спросил немец.

— Через полчаса все будет позади!

— Что? — снова спросил немец.

«Потом мы вцепимся друг другу в глотки», — подумал лейтенант и сказал:

— Наши танки выкурят их огнеметами. Пойдемте, это же, в конце концов, ваши люди.

— Я думал над этим, — ответил немец. — Я не могу.

Он говорил осторожно. Так обычно говорят с собакой, когда не знают, кусачая она или безобидная.

— Почему не можете? До этого вы же смогли?

Немец покачал головой:

— Знаете, кто вместе с ними?

— Нет!

— Командир батальона.

— Ну и что?

— Тот солдат, который прорвался через ваши боевые порядки, — мой майор!

У лейтенанта проснулся интерес к противнику, которого ему предстояло увидеть через полчаса. «Значит, у них тоже есть такие, — подумал он, — командиры, которые во время боя идут к своим людям».

— Что это меняет? — нетерпеливо спросил он.

Его время истекало. Надо было решаться.

— Он меня предупредил, — сказал капитан. — Позднее он отдаст меня под суд.

«Значит, страх, — облегченно констатировал лейтенант, — он боится своего командира». Он внимательно посмотрел на пламя свечи.

Яма в лесу. Редкий кустарник, порубленные сосны. Между вершинами деревьев — темное вечернее небо. Перед ямой — пленные. В одну шеренгу. Взгляды направлены на подготовленную яму. Ни слова не срывается с их губ, ни слова в группе красноармейцев.

— На колени! — по-немецки приказал комиссар.

Пленные отказались его понимать. Щелкнул предохранитель пистолета. Один из пленных стиснул зубы. Послышался скрип, как будто разлетелась челюсть. От стенки ямы отвалился кусок земли и шлепнулся внутрь. Наконец, комиссар стал переходить от одного пленного к другому. Все выполнял с такой уверенностью, словно раньше ничем другим не занимался. Каждый выстрел отдавался эхом в кронах деревьев. Пленные валились вперед. Когда последний упал в бездну, наступила ночь. Лишь неясные проблески сверху указывали на то, что над ними было небо. Нет. Искушение было велико, но отвратительно. И время ушло. Осталось лишь несколько минут. А после этого он просто не сможет вынести бремя ожидания.