Сожженные мосты

Вспотели руки — Андрияш по совету Бульбы сшил себе перчатки из тонкой кожи, чтобы чувствовать пальцами то, чего ты касаешься — и в то же время, чтобы руки не потели. Вообще-то не он сшил, а его… дама сердца… пока. И хотя вместо штурвала перед ним был всего лишь джойстик, клавиатура и панель с кнопками — он все равно чувствовал себя летчиком и перчатки оказались сейчас как раз кстати, чтобы скрыть мгновенно и обильно проступивший пот.

Полковник незаметно глянул на своего молодого напарника, которого он учил, чтобы передать ему потом самолет, и чтобы он потом так же научил какого-нибудь желторотого птенца сеять огонь и смерть с неба. В тусклом зеленом свете отсека управления лейтенант напоминал вампира, по щеке его текла капля пота, но он не отвлекался от управления огнем, чтобы не проворонить цель. Страшно, до дрожи страшно — но вида не показывает, молодец. Полковник вспомнил, как он сам первый раз поднялся на борт «Громовержца», и как ему было страшно. Это была еще пятая модель, в экипаж которой входили целых десять человек, потому что оружие тогда перезаряжали обоймами. В первом учебном полете, когда самолет валился на борт, а командир огневой группы орал на всех последними словами — он набил себе шишек, ударившись обо все, обо что только можно было удариться. У группы наведения, в которую тогда входило четыре человека, был свой закуток, но там все стенки специально были обиты мягким материалом, и падать было не больно. А в бывшем десантном отсеке, переделанном теперь в одну большую орудийную башню, горел жуткий, красный свет, выступающие казенные части пушек, эжекторы, вентиляция, отводящая пороховые газы, холодина и рев четырех турбовентиляторных двигателей — наушники они не одевали, чтобы слышать команды. Его делом было следить, чтобы у «пятьдесят седьмой» — все новое это хорошо забытое старое — всегда было что-то в обойме, потому что тогда она заряжалась обоймами по пять. Он был просто казак, который никогда не летал на самолетах, он занимался охраной аэродрома, где базировались «птички» — потому что, не имея возможности ответить им в воздухе, многие не прочь были бы рассчитаться и с ними и с экипажами на земле. И вот получилось так, что в одном экипаже был некомплект заряжающего, а заряжающему особо ничего знать и не надо, знай себе заряжай. К нему дураку летуны и подошли… что ты в БАО[664] корячишься, иди к нам, у нас двойной оклад летный, надбавка за опасные условия работы, выслуга год за полтора даже в относительно мирное время, а когда у всех год за два идет — у нас считают год за три. И в летной столовой харчиться будешь, а тогда кормили не особо сытно на территориях, как следует мелиорацию еще не сделали, это сейчас сады кругом — а про летную столовую со сгущенным молоком и шоколадом на столах, и про литр молока[665] в день — все БАО слыхало и слюни пускало. Не в последнюю очередь он согласился из-за молока, по которому сильно скучал. Обоймы к пятьдесят седьмому лежали в специальных держателях, он схватил обойму, повернулся — и в этот момент самолет бросило вниз воздушным потоком и он вмазался всем телом в казенник зенитки, руки были заняты и он раскровенил себе все лицо. Тогда он начал сомневаться, что поступил правильно. А потом, на втором их боевом вылете — системы наведения тогда были хреновые, только радар, наподобие морского или артиллерийского — он уже пожалел. Они летали над горами днем как психи, потому что надежных приборов ночного видения не было, и так получилось, что они пропустили зенитку, и она врезала по ним со скального балкона. Он сначала зарядил пушку — и только потом увидел совсем рядом со своей ногой рваную дыру в фюзеляже размером с кулак. Но рефлексировать было некогда — и он повернулся за новой обоймой, обеспечил работу орудия. Хреново стало потом…

А сейчас… они сидят вдвоем на посту наведения настоящего воздушного крейсера, если и не линкора, то крейсера точно, и его напарник боится — но вида не показывает. Молодец — значит, толк будет. На борту «Громовержца» — не лучшее место для рефлексий.

Тряхнуло — на сей раз ощутимо тряхнуло, и ровная песня двигателей на мгновение прервалась — но потом они взвыли с новой силой, самолет заложил резкий маневр, отваливая влево.

— Что за черт?

— Что-то взорвалось. Запускай самоконтроль.

— Есть.

— Василий, что там у нас?

— Замаскированная зенитка, вы что там, заснули?!

— Уймись, работаем…

— Борт ноль-семьдесят один, все системы стабильны… — доложил речевой информатор приятным женским голосом.

Самолет отклонился еще влево, заходя на круг. Если по нему промахнулись — то второго шанса он уже не давал.

— Это же жилой дом… — сказал Андрияш, глядя на данные системы, которые она выдала на экран.

— Давай, и не подходи близко, можешь получить еще.

— Понял, дальность пять сто, наведение… огонь!

С правого крыла сорвалась огненная стрела, ушла к земле полыхающей кометой и разорвалась там. Здание пошатнулось и… начало оседать.