— Поставьте себя на мое место, заметьте — именно на мое, я не буду говорить в целом. Только что я едва ли не час был вынужден выслушивать густо пересыпанные ложью препирательства двух организаций, у каждой из которых в обязанности входит борьба с террористическими проявлениями — это при том, что дело очень скользкое. Некий Борух Михельсон, адвокат из Нью-Йорка подал жалобу на то, что неизвестные лица ворвались к нему в дом, ударили по голове, пытали его электротоком, угрожали утопить. Потом в дом опять таки без приглашения вошли сотрудники ФБР — но вместо того, чтобы освободить его и арестовать злодеев — стали угрожать ему оружием и требовать информации, при этом, угрожая так же изнасиловать его. Один из сотрудников ФБР по его описанию — подозрительно похож на вас…
— Разрешите, сэр. Что касается Боруха Михельсона — позвольте отметить, что я был в том доме, и не только был, но и помог мисс Эрнандес произвести арест вломившихся к нему в дом неизвестных. Эти неизвестные пробыли в офисе АТОГ около двух суток, и потом их увезли согласно предписанию, выданному федеральным судьей. Я не знаю, что написал в жалобе Михельсон — но сотрудники ФБР и АТОГ не только не угрожали его сделать женщиной, но и спасли его от настоящих преступников, чему я был свидетелем.
— Что вы делали десятого сентября прошлого года? — внезапно спросил Дэвидсон.
— Не помню.
— А я помню… Это было чертовски хорошее утро, господин Воронцов. Я проснулся, позавтракал диетическими хлопьями и молоком с пониженной жирностью, потому что проклятые врачи больше не разрешают мне есть нормальные хлопья и пить нормальное молоко, а не эту крашеную водицу. Потом я взял документы — с утра было несколько совещаний, а документы я всегда к ним готовлю с вечера — и поехал на работу, стараясь успеть, пока пробки не закупорят кольцевую. Приехав в министерство, я собрал нескольких специалистов, и мы начали думать относительно того, нельзя ли предъявить уголовные обвинения нескольким нечистым на руку дельцам, изрядно нагревшим руки на лихорадке доткомов[719]
. А потом ко мне в кабинет ворвались несколько полицейских, охранявших меня, и сказали, что по Нью-Йорку нанесен удар. Помню, я тогда сильно разозлился и сказал — какой еще ко всем чертям удар? — а они сказали — сэр, включите телевизор, и вы все увидите! Я включил — и мы все увидели, как от «близнецов»[720] поднимаются столбы дыма, черт это были такие столбы дыма, что они поднимались до самого неба. А потом сказали, что горит Пентагон и надо эвакуироваться ко всем чертям, пока террористы не нанесли удар по Белому дому, по Капитолию или чего доброго по атомной электростанции. Мы начали сматывать удочки на машинах, а многие в Нью-Йорке сматывались пешком. Это был настоящий исход мистер Воронцов, исход из подвергшегося внезапной, жестокой и ничем не спровоцированной атаке города. Если вы думаете, что я сказал вам, чтобы вызвать в вас чувство стыда и желание сотрудничать — вы ошибаетесь. Кто-то сказал, что после 9/10 бы никогда не станем такими как прежде — и это так. Мы перерождаемся, господин Воронцов, и я вижу это своими собственными глазами, и не только вижу, но и перерождаюсь сам. Когда я учился в Гарвардской школе права — я думал что права человека, права личности священны и никакая государственная необходимость не может оправдать их нарушения. Сегодня я выслушиваю историю о том, как известного адвоката привязали к стулу и пытали током, чтобы получить ответа на заданные вопросы — и странным образом, во мне это не вызывает гнева и желания наказать негодяев. Мне не нравится то, во что я превратился, господин Воронцов, и мне не нравится то, во что превратилась наша страна. Но она, по моему мнению — все же имеет свои хорошие стороны, североамериканцы остаются североамериканцами. И одна из наших хороших сторон заключается в том, что мы не любим играть в тайные игры. Мы осуждаем тайные игры и тайную политику, и хотя есть люди, для которых это жизнь — большинство североамериканцев не таковы, нами нужны простые, честные и понятные правила игры. Если вы действительно хотите нам помочь, господин Воронцов я бы попросил вас выложить карты на стол. Если же нет — боюсь, я вынужден буду попросить вас немедленно покинуть мою страну. Справимся сами.