Сожженные революцией

Берта Александровна Бабина-Невская, член партии социалистов-революционеров с 1907 года:

«Это был совсем аморальный человек, у него не было этики. Помните, он проповедовал: “Почему нельзя убить мужа своей любовницы, но можно убить министра? Если вообще можно убить человека, то безразлично, кого и по каким мотивам”. Это он нам преподнёс в 1909 году. Вся наша эсеровская молодёжь была глубоко возмущена»[69].

Как быть с таким человеком? Доверять ли ему? Следовать за ним? Сторониться его? Этими вопросами в отчаянных ситуациях задавались даже самые близкие соратники.

Егор Сергеевич Созонов, эсеровский боевик, убийца Плеве. О Савинкове – из письма невесте, Марии Прокофьевой, написанного в 1908 году в каторжной тюрьме:

«Чуток… к людям и благороден. Блестяще талантлив. Его я очень любил, любовался им, учился у него пониманию жизни, оценке её».

«…Широкий и мятежный, как море, есть в нём что-то языческое, панское».

«…Слишком много индивидуалист и мало общественник».

«…Может настать такой момент, когда мы разойдёмся»[70].

Мария Алексеевна Прокофьева, невеста Егора Созонова, о Савинкове:

«Он умом дошёл до необходимости религии, но не дошёл до веры»[71].

Кто «умом дошёл» до религии, но не принял веры, тот сотворит идола. Идолом своим Савинков сделал смерть. Не ту всепримиряющую смерть, которая спасительно заключена в естестве развивающегося временного мира, а иную, выдуманную, в уме рождённую, пожирающую душу, а потом уже убивающую тело. Далее уже понятно, как этому идолу служить.

Фёдор Августович Степун, писатель:

«Оживал Савинков лишь тогда, когда начинал говорить о смерти. Я знаю, какую я говорю ответственную вещь, и тем не менее не могу не высказать уже давно преследующей меня мысли, что вся террористическая деятельность Савинкова и вся его кипучая комиссарская работа на фронте были в своей последней, метафизической сущности лишь постановками каких-то лично ему, Савинкову, необходимых опытов смерти. Если Савинков был чем-нибудь до конца захвачен в жизни, то лишь постоянным самопогружением в таинственную бездну смерти»[72].

«Постановка опытов смерти» – хорошо сказано.

Как многие любители погружаться в таинственные бездны, Савинков писал стихи. Так себе стихи. Зинаида Гиппиус, та самая, которая открыла путь в печатную литературу Блоку, покровительствовала и поэту (не столько, впрочем, поэту, сколько интересному экспериментатору со смертью) Савинкову. Она же придумала основной его литературный псевдоним: Ропшин. В далёком и странном будущем, в 1931 году в Париже, Зинаида Николаевна издаст посмертный сборник стихотворений великого террориста. Если переставить местами последние две цифры этого года, получится 1913. В 1913 году, когда Блок, взыскуя света, будет погружаться в бездны «Страшного мира», Савинков-Ропшин сочинит стихотворение «Электрические пятна», которое мы цитировали выше. Оно, как и все блюда его стихотворческой кухни, состряпано из объедков со стола символистов, но некая истина в нём всё же сформулирована.