Сожженный некролог

Итак, я отправился искать себе скромный, непретенциозный отель. Пешком. Опять мне пришлось пройти через Леонардо да Винчи, до смерти надоевшую мне. Снова вошел в сладкарницу[3] на углу, готовый задавать еще более глупые вопросы, чем в первый раз. Тогда по глупости я не нашел ничего лучше, как спросить кассиршу, уткнувшую нос в свежий номер "Литературного фронта", не заходит ли сюда выпить кофе очень красивая девушка с большими черными глазами. Ответ был таков: "Тут пьют кофе только красивые девушки!" Только бы она не запомнила меня…

Я подождал, пока очередь у кассы рассеялась, сунул голову в эллиптическое окошко и снова увидел в руках кассирши газету — на этот раз "Пульс", стихи. "Вы интересуетесь поэзией?" Теперь я лучше рассмотрел ее — женщина молодая, чуть полнее, чем следовало бы, довольно красивая. Она слегка порозовела и быстро спрятала газету за спину. "А что, это такой большой грех?" — "Отнюдь, наоборот!" Я еще подумал: это прекрасно, что люди такой профессии читают стихи, а не подсчитывают левые доходы. Мы обменялись двумя-тремя фразами, и наконец я отважился задать ей вопрос, ради которого пришел: "Я бы хотел знать, где в городе собирается молодежь, любящая стихи". Женщина секунду-другую подумала, потом быстро назвала несколько мест, явно знакомых ей: клуб работников культуры "Кристалл", кафе моего "Тримонциума" и "Новоотеля", иногда встречаются и в кафе на остановке "Девятый километр".

Теперь я должен объяснить, почему мне пришло в голову искать "любящих стихи", хотя я снова рискую вызвать ваш смех. Во всем виноваты "весы": на одной чаше неуклюжие ученические рифмы некролога: "Эми, дорогая Эми…", на другой — довольно удачное сравнение моего "Запорожца" с кузнечиком, который тащит за собой огромную белую бабочку со сложенными крыльями (авторство, как вы помните, принадлежит моей загадочной спутнице). Я не сомневался, что стихи в некрологе написал Длинные Уши. Раз уж он выбрал поэтическую форму, то, вероятнее всего, она их связывала не меньше, чем сильные чувства. Хорошо бы только, чтобы и стихотворец не удрал из города, как эти Стаматовы. И что их держит так долго в Чехословакии? В общем, я поколебался, повертелся туда-сюда и пошел в "Кристалл". "Ослиные Уши? — переспросили меня. — Ослы, как правило, в поле работают. А все красавицы на дискотеках!" Я постарался не рассердиться: из-за духоты персонал был нервно настроен.

Теперь надо быть поосторожнее. Если я спрошу про "Ослиные Уши" в Совете у папы, как бы меня самого не оттаскали за уши.

На улице палило нещадно. Я плелся по камням старого города, похожим на расплющенных лягушек. Почему меня носило по городу в такую невыносимую жару? Что это было? Бегство от настоящей работы? Или во мне все еще теплилась надежда вдруг столкнуться с ней?

Очередная экскурсия закончилась переселением в скромную гостиницу у вокзала и твердым убеждением в том, что Пловдив для меня был и останется "терра инкогнито". Он не желал открываться передо мной. Впрочем, в этом смысле он был похож на все и большие и малые города, стоящие на перекрестках наших путей-дорог: день приезда и день отъезда — один день, приехал — уехал…

Я уже было собрался в учреждение, где до суда работала Кристина, как вдруг почувствовал, что мне не обойтись без поддержки, а точнее, без протекции. Пришлось снова идти к полковнику — вашему другу и просить помощи. Самой неприятной для меня была необходимость обращаться к начальству Кристины и объяснять ему, зачем я интересуюсь ее делом, иначе говоря, врать, потому что правду сказать я не мог — так было задумано изначально. "Все же упорный вы человек!" — сухо пробормотал полковник и направил меня к одному из своих коллег, занимающемуся хищениями.

— Я хорошо помню этот случай, о нем даже в столичных газетах писали. — Коллега оказался "своим парнем", и мы быстро перешли на "ты". — Ты разве не читал?

— Нет, не читал.

— Я обещал полковнику не спрашивать тебя о цели…

— Ну почему же? Я тут провожу кое-какие исследования…

И тут ни к селу ни к городу я вдруг заявил ему, что закончил юридический и занимаюсь наукой.