С его смертью что-то произошло и со мной. Что-то сломалось внутри, не выдержало, лопнул стержень, на который я всю жизнь опирался. Всё показалось бессмысленным, бесполезным. До этого я долго и тщательно готовился к поездке, собирал вещи, утрясал на работе дела, высматривал в интернете дешёвые варианты перелёта, а тут в один день всё бросил и купил билет до Токио. Моего Изю я похоронил у стен Свенского Монастыря и через неделю улетел налегке, почти ничего с собой не прихватив из заранее приготовленного.
И вот теперь у моих ног мурлычет такая знакомая рожица.
Всё больше близких и дорогих мне существ покидают меня, уходя безвозвратно в неведомое. Не за горами и мой черёд. Иногда, от понимания этой простой вещи, теряется всякий смысл дальнейшего существования, дальнейшего обустройства жизни. Родить сына, построить дом, посадить дерево — всё это у меня уже было. Повторение ничего не даёт. Повторённая драма всегда больше напоминает фарс. Мне пятьдесят. Смешон…. И так далее.
Я поднял глаза на Элен, она смотрела куда-то сквозь меня, и взгляд её стал ещё печальней.
«Когда он прибился к тебе, — спросил я Сергея, — сколько дней назад»?
«Дней семь-восемь».
«У меня был точно такой же кот, — сказал я, — и его тоже звали Изей. Он прожил у меня четырнадцать лет и издох на прошлой неделе. Более благодарного существа я не встречал в своей жизни… ты переведёшь им мои слова»? — я посмотрел на Сергея.
«Переведу. Не волнуйся так. Здесь все тебя понимают правильно».
«Можно я дам твоему Изе кусочек поросёнка»? — спросил я.
«Можно. Ему всё можно, он у меня всеядный».
Сергей стал переводить мою взволнованную тираду, а я отломил кусочек мяса от ребра поросёнка и сунул его под нос чёрненькому котейке. Тот понюхал, потом посмотрел на меня вопросительно, и только после этого осторожно взял кушанье из моих рук. Я улыбнулся, вспомнив, что точно также всегда поступал мой Изя. Теперь он в лучшем мире. Я чувствую, как он мне помогает оттуда. По христианским канонам это мы должны заботиться о душах ушедших, молиться о них, чтобы им там было легче. А я, наоборот, всю жизнь чувствовал заботу тех, кто ушёл, и кто при жизни меня очень любил. Двоюродная сестра Нина, утонувшая в реке в пятнадцатилетнем возрасте, не забыта до сих пор. Я помню, как на её похоронах причитала моя старенькая беззубая баба Фёкла: «На кого ж ты нас оставила, внученька, тебе бы замуж да деток нарожать». Прошло тридцать пять лет со дня её смерти, а я до сих пор вижу её лицо, задумчивые серые глаза, слышу голос, с едва наметившейся женской хрипотцой. Помню модные лакированные туфли из Германии, которые она привезла кому-то в подарок и которые не подошли адресату, и она отдала их мне, и как потом радовалась, что они оказались мне впору. Я потом шёл в этих туфлях за её гробом. До сих пор я чувствую её заботу обо мне оттуда, и это не просто слова.
Я погладил Изю, и он улёгся у моих ног. Элен смотрела то на меня, то на чёрненького котика и, впервые за вечер улыбалась. Все молчали. Чувствовалось, что званый ужин подошёл к концу. Надин встала из-за стола и пересела к Сергею. Она что-то шепнула ему на ухо и кивнула в сторону выхода.
«Мы пойдём, — сказал Сергей по-русски, — а вы ещё посидите. Со стола не убирайте, оставьте всё как есть, приберёмся завтра. Лучше за Элен поухаживай, — прибавил он мне тише, — и про подарок не забудь».
«Au revoir (о рэвоар)», — сказала Надин и улыбнулась.
Они поднялись и, о чём-то тихо переговариваясь, удалились.
Мы остались одни. Повисла длинная пауза. Я сидел и смотрел на Элен, она молчала. Мне бы вспомнить про подарок, но вся моя находчивость куда-то испарилась.
Неожиданно тишина нарушилась и очень странным образом. Сначала послышался негромкий голос Сергея, он что-то бубнил по-французски, потом отозвалась Надин, но это был скорее не голос, а лёгкий приглушённый стон. Он тут же затих, но потом раздался снова, уже громче и октавой выше. Я сразу всё понял и вопросительно посмотрел на Элен. Она пожала плечами, как бы показывая, что ничего тут особенного нет. Между мужчиной и женщиной бывает такое.
Но я почему-то заволновался:
«Allez y, allez y (алле зи, алле зи, пойдём туда)», — затараторил я, показывая на выход.
Элен, нехотя, повиновалась. Она медленно поднялась со стула, повесила на плечо сумочку, взяла термос-чайник и, подумав немного, подвинула в мою сторону две чашки и пачку печенья. Сообразив, что надо делать, я схватил в одну руку чашки, в другую блюдца, а печенье засунул в карман. Элен, не торопясь, вышла из-за стола, уверенной походкой подошла ко мне и взяла меня под руку. Затем она переложила в свою сумочку блюдца, чтобы я их случайно не разбил, и мы направились к выходу.