С. В.
Ю. П. Сейчас объясню почему. Отчасти в этом виноваты сами режиссеры. С конца девятнадцатого века мы живем в ситуации постоянного усиления режиссерского диктата. Сначала режиссер определял лишь моменты, связанные с актерской игрой, с ансамблем. Затем начал влиять на решение пространства, костюмов, музыкального оформления. Наконец, наступил период, когда и в рамках целостной, драматургически выстроенной пьесы режиссеру стало тесно. Я неоднократно сталкивался с ситуацией, когда режиссер ради хронометража сокращал несколько реплик в моей пьесе, ему казалось, что они лишние. К примеру, «ты вернулся раньше на три часа», а потом выяснялось, что за эти три часа все и произошло. Режиссер говорит: «Да, как-то мы отвыкли от того, что у драматурга все продумано». В результате сложился новый жанр «современная драма», который не является жанром литературы. Это не пьесы, это темы для режиссерских импровизаций, иногда оригинальные. Но если нет диалогов, нет характеров, нет интриги, нет проблемы, нет языка, кроме мата, — единственный выход, который остается режиссеру, придумывать некую «новаторскую» форму, оправдывающую отсутствие смысла в пьесе. Но, такое «новаторство», как вы понимаете, никак не спасает ситуацию, заложником которой оказывается и режиссер, и, самое главное, зритель. Это как лезвие ножа, которое нельзя затачивать бесконечно, — рано или поздно сточится, лезвия просто не станет. Так и в искусстве нельзя бесконечно искать новые формы.
С. В.
Ю. П. Конечно! Я сразу почувствовал: пьеса «Одноклассники» — удача. Но ее мне вернули тринадцать театров! Почему? Потому что эта пьеса требует от режиссера уважения к драматургу…
С. В.
Ю. П. Именно! И мне Борис Морозов, принимая к постановке «Одноклассники», сказал: «Я двадцать пять лет не ставил современную пьесу — со времени „Смотрите, кто пришел!“ Арро в Театре Маяковского…»
С. В.