С. В.
Ю. П. А Семен Франк сказал: любая революция влечет за собой варваризацию. И этой варваризации подвергается прежде всего творческая интеллигенция. В драматургии, в литературе, в журналистике — орудуют уже два поколения, которые пришли в профессию, ею не владея. Ко мне приходит молодой поэт-иронист, я читаю его стихи и говорю: «Это очень похоже на Николая Глазкова, мне даже показалось, что это неизвестные его стихи». Был когда-то такой отличный поэт… Этот двадцатипятилетний парень смотрит на меня и спрашивает: «А кто такой Николай Глазков?» Я говорю: «Дорогой, читать предшественников надо не только для общего развития, но и для того, чтобы лишний раз не изобрести велосипед! А теперь, вы думаете, вам легко будет уйти от этого стиля? Вы ведь так и будете всю жизнь писать под Глазкова…» Увы, современные драматурги не умеют строить репризный диалог, не понимают, что герои должны говорить по-разному, отличаясь лексикой, интонацией, ритмом речи.
С. В.
Ю. П. Конечно! Это общая проблема! Отчасти в этом виноваты и деятели культуры старшего поколения, которые, вместо того чтобы подтягивать молодежь до собственного уровня, напротив, стремятся быть «продвинутыми» и спускаются на варварский этаж «культуры». И это стало катастрофой! Под вопросом сам архетип русского театра!
С. В.
Ю. П. А если бы вы знали, с каким восторгом актеры играют осмысленный, продуманный, психологически обусловленный текст! Был случай при постановке моей пьесы «Homo Erectus», когда часть актеров отказалась в ней участвовать под предлогом, что в пьесе осмеиваются либеральные ценности. То ли их кто-то накрутил, то ли еще что — не знаю. Потом, конечно, расстраивались, потому что спектакль идет с аншлагами много лет. И в разговоре с одним из «отказников» я спрашиваю: «Ты чего отказался? Ты же в новой драме бог знает что играешь!» А он задумался и ответил: «Так ведь там все понарошку, а у тебя-то — всерьез!» То есть актеры очень остро ощущают эту разницу!
С. В.
Ю. П. Я бы вообще все это направление, все эти сценические инсталляции вывел из категории «театральное искусство». Это совсем другое. И название у меня есть: «провокативное творчество». Это ведь творчество? Конечно, люди сидят, что-то придумывают, репетируют. А цель? Цель, прежде всего, — провокация. И не надо говорить: «Мы продолжаем традиции Станиславского и Чехова!» Нет, вы продолжаете традиции совершенно других людей, у которых тоже была одна цель — провокация. Беда заключается еще и в том, что многие молодые талантливые ребята в душе понимают, что делают не то. Но художник ведь нацелен на успех. Они видят, за что дают «Золотую маску», что вывозят на фестивали, что поддерживают грантами. Не будем также забывать о такой вещи, как культурная инерция. Вот, к примеру, сгорел где-то молокозавод — не стало молочных продуктов в городе, все понимают: надо срочно восстанавливать молокозавод. При разрушении культурных институтов, на первый взгляд, ничего катастрофического не происходит. Но проходит десятилетие, и родители удивляются: а что-то у нас дети какие-то странные, мы их учим разумному-доброму-вечному, а они — словно зверята с другой планеты. А просто дети выросли в мире, где культурные институты разрушены.
С. В.