Созидательный реванш (Сборник интервью)

— Ну, и сейчас стучат. На меня, например. Недавно, мы в «ЛГ» напечатали письмо писателя Черныха, критикующее Союз Российских писателей. Так руководительница СРП Василенко объявила Черныха, диссидента со сроком, друга Солженицына, черносотенцем. Не слабо, да? Вот тебе и вся дискуссия.

— Ну, не зря же так сложилось. Это о чем говорит?

— О страшном отчуждении между людьми, которое возникло в начале девяностых, когда выбирался путь. Это пропасть между людьми! Она глубже, чем та, что была между лагерями русской дореволюционной интеллигенции, даже шире чем между уехавшими в эмиграцию и оставшимися в «Совдепии». Цветаева в стихах постоянно обращалась к Пастернаку, они ссылались друг на друга, вели полемику… Раскол, казалось бы, эмигранты и советские — но между ними был контакт! А между этими писателями, живущими в одной стране, жрущими в одном ЦДЛ, когда деньги есть, приезжающими на одни книжные ярмарки — нет контакта!

Над схваткой

— Как тебе удалось стать таким мудрым? Все как дети в песочнице, а ты — один над схваткой.

— Над песочницей. И не я, кстати, один. Но сначала скажу о проблемах почвенников. Все девяностые годы они замалчивались, авторам этого направления не давали никаких премий. Пропущенное поколение! Там есть интересные, заметные фигуры, да хоть Петр Краснов, оренбургский автор, или Сергей Алексеев, который работает в том же направлении, что Алексей Иванов, только на голову выше и начал раньше на двадцать лет. Абсолютно замолчанные фигуры! Это я про информационное пространство, — а так-то у них читателей миллионы. Но этих фигур нет в консолидированном общественном сознании. Эти имена были табуированы и в бумажных изданиях, и на ТВ. Только мне из этого поколения удалось прорвать блокаду! Но не благодаря каким-то личным заслугам, просто потому, что у меня был очень шумный дебют в перестройку, и меня сложнее замолчать. Я к тому же был востребован на ТВ, меня приглашали на передачи, чтобы имитировать наличие в телепространстве патриотической точки зрения. Нужно скандальное патриотическое выступление — звали Проханова, нужно спокойное — звали Полякова. Вот мы двое на этом ковре и крутились. Но есть же масса талантливых людей моего поколения! Например, Юрий Козлов… Вера Галактионова. А еще был в Воронеже Слава Дегтев, умер, не дожив до пятидесяти. Великолепный рассказчик — даже внешне был похож на Куприна…

— Вот ты сколько уже людей перечислил — а я никого не знаю.

— Это и плохо!

— Тут беда еще и в том, что имена такие — Козлов, Поляков, Алексеев… Слишком просто. Не запоминается. Вот Распутин — это звучит!

— А Белов? Вот уж редкая фамилия!

— Однако Распутин не пишет давно прозу. Только публицистику. Я ему говорил: «Валентин Григорьич, дорогой, заметок и без вас насочиняют! А вот романов за вас не напишет никто!» Он отвечал: «Не могу сочинять романы, глядя на страдания народа, надо бороться…»

— Да, пишет Распутин гораздо меньше, чем хотелось бы. Кстати, много было разговоров о том, почему Шолохов после «Тихого Дона» ничего такого не написал? Но мало кто знает, что писатель во время войны попал в авиационную катастрофу, у него была травма черепа, по своим последствиям сравнимая с тяжким инсультом. Ну может ли человек с тяжелой травмой головного мозга активно работать как писатель?

— Ну, Шолохов заслуженный человек, но он давно умер. А ты сам — не потянешь на лидера патриотического крыла?

— Я — нет.

— Да ты просто не пробовал.

— Не получится! И я объясню почему. Хотя я по своим корням русский, и отцовская, и материнская ветви из Рязанской губернии…

— Да, корни корнями, но сам ты — московский, городской, а это действительно не катит для лидера почвенников…

— Ну, я мог бы нажимать на то, что я из есенинских мест…

— Да, и тоже кудрявый такой… Эту тему вполне можно развивать.