Созидательный реванш (Сборник интервью)

— Мне этого потом долго не могли простить. Я помню, Аксенов захлебывался на «Голосе Америки», хвалил мои вещи… И я был в Российский Пен-клуб принят, как только его основали. И все это гавкнулось в один прекрасный момент. В девяносто первом обсуждали события в Вильнюсе. И был проект письма от Пен-клуба, где осуждались имперские амбиции. Я сказал: «Ребята, то, что вы говорите про свободу Литвы, это ваше право. Но там же есть и русское население, судьбу которого мы должны оговорить, а то для него эта литовская свобода может боком выйти! Кроме того, есть законные варианты выхода из СССР, надо проговорить все условия. Вас разве не заботит судьба Клайпеды, которая оказалась в составе Литвы только в результате победы в Великой Отечественной войне? Если мы лишимся этого порта, будут гигантские потери! Нельзя так — мол, сначала свобода, а потом разберемся!» Я говорил про то, что потом стало понятно всем. Но тогда, едва я это все высказал, на меня все посмотрели как на ненормального. Отшатнулись… Я тоже отшатнулся, поняв, что эти люди озабочены абсолютной виртуальной и мифологической идеей демократии и прав человека. А что такое демократия, где ее границы? Я убежден, что каждый народ пользуется лишь той степенью свободы, которую может себе позволить, — в зависимости от экономического, политического, геополитического, нравственного, культурного развития страны… Вот Европа себе позволила прав человека больше, чем реально могла переварить — и что получилось? Белые там становятся меньшинством. Позволили косоварам больше, чем допустимо, — и теперь мы имеем самопровозглашенное суверенное Косово. Тито тем сербам, которые бежали из Косовского края от немцев, запретил возвращаться домой, а албанцев, которые сражались за фашистов, не тронул, оставил в покое, ради баланса. Результат: косовары отделяются от Сербии с землями, на которых зародилась сербская государственность! Это как если бы гастарбайтеры из Средней Азии облюбовали Можайский район Московской области и отделились бы от нас вместе с Бородинским полем и местными русскими крестьянами. Бред!

Тогда на заседании Пен-клуба я понял, что нахожусь среди чужих людей, у нас разные взгляды… Им во что бы то ни стало хочется сделать еще один шаг к свободе. Но если это шаг к пропасти? Может, лучше сделать шаг от пропасти, даже если это будет шаг от свободы? Потом прогрессисты мне сказали: «Если ты еще раз вякнешь, что патриотизм не зоологическое чувство, а иммунная система нации, — извини, мы вынуждены будем тебя вычеркнуть отовсюду!» Вякнул. Вычеркнули.

— И так ты наконец встал над схваткой.

— Торопишься! Сперва меня мотнуло в патриотический лагерь. А там тоже свой миф, только не либеральный, а патриотический. Я пытался объяснить: если видеть только проблемы русских, многонациональная страна развалится! Мотнуло меня туда, потом сюда, в итоге я остановился в центре. И когда меня назначили главным редактором «ЛГ», я стал продвигать эту свою центристскую идею. Привлекаю авторов со всех сторон и пытаюсь вовлечь их в диалог… Естественно, меня возненавидели и те, и эти.

— А, то есть у тебя нет статуса стоящего над схваткой! Либералы считают тебя патриотом, а патриоты — либералом, и все ненавидят! В тебя стреляют со всех сторон!

— У меня нет этого статуса, потому что я не отмалчиваюсь, как некоторые. Когда спрашивают, например, Битова или Маканина об их взглядах, они дают уклончиво-метафорические ответы! Это лукавство людей, которые не хотят ничем рисковать… Но это абсолютно не в традициях отечественной литературы. Отечественные писатели славянофильского и западнического направлений всегда очень четко высказывались на наболевшие темы, оттого они и считались совестью нации, ориентиром. Хотя оценки их не всегда были правильными… Тот же Герцен, вытерев ноги об Николая Первого, которого он представлял тираном и полным солдафоном, в конце жизни сказал: «Я был все-таки несправедлив к царю». Но об этом новом взгляде Герцена на царя мало кто узнал. Раньше слова Герцена подхватывала вся Европа — ну как же помазанника не обгадить лишний раз! А как только Герцен смягчился по отношению к русскому царю, обнаружил, что это никто не подхватывает. Бывало, он воскликнет: «Царь Николай — солдафон!» И слышится эхо: «Фон, фон, фон…» И вдруг тишина в Европе… То же самое и сейчас происходит. Когда кто-то из наших говорит, что Россия держится на рабах, Запад это охотно подхватывает: ах, ах, ах… А скажет кто-то, что Россия — страна древнейших демократических традиций: вече у нас созывали, цеховое и городское самоуправление было, — в ответ полная тишина…

— А напомни-ка историю, как из-за тебя «Комсомолку» закрывали в девяносто третьем году!