Сознание и вещи. Очерк феноменалистической онтологии.

Направление этих изысканий может быть задано исходя из тех задач, которые отмечались выше, но были отложены до нужных времен. Речь идет о задаче прояснения истоков веры в существование других сознаний. Конечно, главное препятствие, стоящее на пути этой веры, теперь убрано: она не противоречит каузальной вере. И она диктует нам веру в то, что поведение других людей определяется их ментальными состояниями. Между тем она прямо не говорит нам о влиянии ментальных состояний на наше собственное поведение — именно потому, что она направлена на других людей. Конечно, мы можем взглянуть на себя глазами других людей — и тогда окажется, что мы должны верить в то, что наши ментальные состояния влияют на наше поведение. Представим теперь, что у нас есть и независимые основания считать так. Тогда они будут выступать в качестве важных подпорок менталистской веры, усиливать ее и составлять один из моментов ее генезиса.

В самом деле, менталистская вера может возникать лишь тогда, когда мы исключаем эпифеноменализм (в ином случае мы могли бы просто ассоциировать поведение других людей с представлением о квалитативных ментальных состояниях, но не верить в их существование). Если она фактически существует, значит, мы исключаем эпифеноменализм. Но мы не можем исключать его в силу того, что она существует, так как, поскольку она не является какой-то элементарной верой, само ее существование обусловлено исключением эпифеноменализма по каким-то независимым основаниям. Таким образом, отыскание подобных независимых оснований является ключевым компонентом феноменологического исследования истоков менталистской веры.

Рассмотрим свое поведение с его физической стороны. В данный момент я нахожусь в каком-то физическом состоянии. Мы уже знаем, что я мог прийти в это физическое состояние разными путями. Одинаковые события, отражающие те или иные состояния, могут иметь самые разные причины. Состояние моего мозга в данный момент времени может быть представлено как локальная композиция громадного множества локальных событий. Трудно отрицать, что хотя бы некоторые из них могли иметь другие причины, что лавинообразно привело бы к громадным расхождениям моего прошлого. Возможность, о которой идет здесь речь, — это не просто логическая возможность, которую можно приравнять к мыслимости чего-то без противоречий. Мы говорим о реальной возможности. Мы считаем реально возможным наличие у одинаковых локальных событий (эта оговорка необходима, так как данное положение, как мы видели ранее, неприменимо к совокупным событиям) разных причин. Под реально возможным мы понимаем здесь просто то, что не противоречит нашей каузальной вере, ее сущностным требованиям.

Итак, я реально мог прийти к своему нынешнему физическому состоянию разными путями. Пусть это будет первой посылкой нашего рассуждения. Представляется, что ее очень трудно отвести. Мало того что она вполне стыкуется с нашими базовыми убеждениями, каузальной верой — в общем виде она является общим местом при обсуждении проблемы причинности. Так, широко распространенное допущение возможности сверхдетерминации физических событий (мы касались этого выше) прямо влечет за собой признание возможности разных причин у одного и того же события. Согласуется эта посылка и с обыденными представлениями: так, мы считаем реально возможной ситуацию, при которой бильярдный шар получает одинаковое ускорение в результате самых разных предшествующих движений других шаров. Результирующее событие может рассматриваться нами на манер вектора, который может быть получен в результате сложения самых разных векторов.

Можно, впрочем, было бы попробовать усомниться в значимости приведенных выше примеров в качестве подкрепления нашей первой посылки. Можно было бы сказать, что, говоря об ускорении шаров и о других подобных событиях, которые, очевидно, могут иметь разные причины, мы рассматриваем случаи того, что можно было бы назвать «абстрактными событиями». Между тем нас интересует возможность наличия разных причин у вполне конкретного события, комплексного события, характеризующего состояние моего мозга в какой-то момент времени. Суть в том, что конкретизация описаний событий уменьшает количество возможных причин последних. В самом деле, рассмотрим два события — (1) отскакивание мяча от пола и (2) отскакивание мяча от пола на высоту полутора метров. Второе событие более конкретно, чем первое, — и интуитивно ясно, что его может вызвать меньшее количество разных причин. Соответственно, можно предположить, что еще более конкретные события могли бы порождаться только одной причиной.